Сентиментальные агенты в Империи Волиен - [11]

Может быть, вы помните Кролгула: такой крупный, если не сказать грузный, обаятельный, приветливый — в общем, славный парень, всегда любезный; его адаптация к этой планете может служить образцом торжества самодисциплины, потому что он создал имидж преданной, мыслящей героической персоны; все знают, что он живет в скудно обставленной комнате на зарплату, меньшую, чем у рабочего; он всегда улыбался так скупо, что каждая его улыбка вдохновляла на создание баллады:

…Выстрелили Волиена любимцы.

Наши мертвые лежали на земле.

И нахмурился наш вождь, сие увидев.

«Не сдадимся!» — закричали мы,

Голоса неистово звучали.

И тогда-то Кролгул улыбнулся.

Но беда в том, что этот народ так тяжел на подъем, что у Кролгула редко бывал повод для улыбки. Он вот чего хочет от местного населения: чтобы они «поднялись все вместе и сразу, нанеся мощный и решительный удар» и захватили всю власть.

Но этому противится общий здравый смысл народа: волиенаднанцы знают по своему самому горькому опыту, что армии Волиена сильны и безжалостны.

Итак, Кролгул начал организовывать головной отряд — возбудитель ненависти, сначала направленной против «всех волиенцев», а потом, поскольку эта цель оказалась слишком неконкретной, а потому и неэффективной, — против лорда Грайса, назначенного сюда Волиеном на должность губернатора, имя которого неизменно дополняли прозвища-эпитеты: Жирный, Толстяк, Гора Сала, Ненасытная Утроба. Они до такой степени приросли к нему, сделавшись своего рода титулами, что сплошь и рядом можно было слышать: «Лорд Грайс Ненасытная Утроба вчера был у такого-то», и это стало настолько привычным, что сам говорящий произносил это чисто автоматически. И даже сам лорд Грайс, по слухам, однажды, представился, нанеся визит главе муниципалитета: «Я Грайс Жирный, вы разве не знаете…»

Однако на самом деле он был высоким, сухопарым, довольно нескладным, в жестких условиях существования на этой планете заметно усилилась его природная меланхолия, и лорд Грайс сильно сомневался в своих способностях исполнять роль губернатора.

Этот истинный представитель Волиена стоял сейчас у окна своей резиденции, которая находилась на площади, слушал Кролгула и совсем не пытался спрятаться.

Он представлял несомненную опасность для разглагольствований Кролгула, потому что людям на площади достаточно было лишь повернуть голову, чтобы увидеть сего преступника…

— А что уж говорить об этом архишарлатане Грайсе Жадюге! Он один воплощает в себе всю мерзость тирании Волиена! Кровь рабочую пьет… — и так далее.

Толпа зарычала и зашевелилась. Эти впавшие в летаргию солидные люди наконец проявили-таки признаки действия.

Однако Кролгулу не требовалось, чтобы они тут же кинулись на штурм губернаторской резиденции. В его намерения входило еще довольно долго пользоваться именем Грайса как средством для возбуждения ненависти. Поэтому он ловко переключил их на песню. «Вперед, на штурм, тиранов свергнем мы…» — и толпа взревела песню.

Несколько юношей из задних рядов, жаждавшие действия, развернулись лицом к резиденции, увидели в окне на втором этаже одинокую фигуру, вскарабкались на балкон и обратились к этому наблюдателю с криками:

— Мы пришли за ним! Не пытайтесь его прятать. Где Грайс Ненасытная Утроба?

— Я здесь, — скромно ответил Грайс, с готовностью выходя вперед.

В ответ оболтусы плюнули в губернатора, сделали несколько пассов кулаками в его сторону и велели ему предупредить Грайса Ненасытную Утробу, что они «скоро придут, чтобы покончить с тираном». Потом спрыгнули назад в толпу и присоединились к поющим.

Однако пение было не столь усердным, как того ожидал Кролгул. Лица, на которые я смотрел, хоть и завороженные пением, были все еще терпеливыми, даже задумчивыми.

Я вошел в небольшое дешевое кафе на площади и оттуда наблюдал, как толпа рассеивается.

Кролгул спрыгнул с цоколя, улыбаясь и отвечая на дружеские приветствия простых людей. С ним рядом Инсент, со сверкающими глазами, воодушевленный, трепещущий, но прилагающий все силы, чтобы являть своим обликом суровую и преданную серьезность, соответствующую имиджу боевика, который он рассчитывал освоить. Они, как два усталых солдата, направились в кафе, а за ними последовали неизбежная толпа обожающих героев женщин и несколько юнцов.

Оба уже уселись за свой столик, когда Инсент заметил меня. Вовсе не чувствуя себя виноватым, он пришел в восторг. И бегом ринулся ко мне, но вовремя опомнился — вспомнил, какую принял новую роль, и зашагал навстречу крупными шагами. Расплывшись в широкой улыбке, уселся напротив меня и требовательно спросил:

— Ну как? Видели когда-нибудь более трогательное зрелище?

Принесли газеты. Мелькали крупные заголовки статей: «СТИМУЛИРУЕТ…»; «ВОЛНУЕТ…»; «ВДОХНОВЛЯЕТ…». Инсент схватил одну и, хотя сам провел последние несколько часов на этом митинге, тут же погрузился в отчет о нем.

Кролгул, заметивший меня еще на площади, встретился со мной взглядом. Он улыбался сардонически, почти цинично, но тут же эта улыбка сменилась привычным взглядом — по-революционному суровым. Кролгул занимал удобное место в углу, так что из окон ему была видна разбредающаяся толпа, в то же время он мог наблюдать за всеми посетителями кафе. Туда, кстати, тут же вошла группа шахтерских вожаков, во главе с Колдером, тот тоже уселся в углу, лишь издали поприветствовав Кролгула кивком.