Сентименталь - [3]

Клаус фон Дирк, естественно, таковым являлся, и многие купцы, знавшие его не первый год, всегда стремились поразить чем-то диковинным, ибо щедрость господина в такие моменты не знала границ.

«Человек высокого ума никогда не скупится на действительно уникальные вещи. И уникальность эта должна заключаться не только и не столько в красоте, сколько в соответствии предмета его назначению», — так рассуждал Клаус фон Дирк.

Особого внимания заслуживали книги. Если кому-либо удавалось раздобыть нечто незнакомое, то господин подолгу и внимательно перелистывал страницы, вчитываясь в содержимое, и выпытывал: откуда и каким образом сей труд попал в руки торговца.

* * *

На той весенней ярмарке Клаус фон Дирк остановился возле незнакомого купца, который явно вел свое происхождение из мест, согреваемых жарким южным солнцем. Мой господин придирчиво осмотрел разложенные книги. Взгляд его изучал названия, и Клаус фон Дирк застыл, уподобившись живой скульптуре. Дыхание его участилось. Губы начали что-то шептать, а сам он разом покрылся испариной.

— Какая цена у этой книги? — спросил господин, и я мог бы поклясться, что голос его дрожал.

— Зависит от того, кто вы есть.

Купец ответил толи дерзко, толи насмешливо, но господин проигнорировал это. Он был слишком взволнован, да и сам, по правде говоря, предпочитал общение прямое и независимое.

— Я — алхимик и философ, Клаус фон Дирк. Я дышу и питаюсь знанием. У тебя есть блюдо, которое я еще не вкушал.

— Я — всего лишь купец, — ухмыльнулся торговец. — Но скажи мне, как философ, можно ли прожить всю жизнь, на одном лишь знании, не подкрепляя тело?

— Нет. В таком случае никакой жизни не будет. Но если довольствоваться лишь утолением голода плоти, то и это вряд ли кто назовет жизнью. Куда больше подойдет слово «существование».

— О да, это действительно ответ, достойный философа, — купец расхохотался. — Философы, которые мне попадались, были то бедны, то богаты, но среди них не было жадных. Назови мне свою цену. Думаю, ты не из тех, кто привык торговаться, в надежде выгадать пару монет.

— Ганс, отдай ему кошель, — распорядился господин.

Я, признаюсь, заколебался. Этих денег, по моим подсчетам, хватило бы на дюжину подобных книг. Однако, видя мое колебание, Клаус фон Дирк повторил приказ, и мне пришлось подчиниться.

— Я смотрю, твой слуга не философ, — торговец заглянул внутрь кошеля и остался доволен.

— Философы не уживаются вместе. Каждый из них, в попытке облагодетельствовать начинает просвещать ближнего своего, что приводит к ссорам. Достаточно того, что Ганс — моя бережливость и верность.

Клаус фон Дирк поклонился, забрал книгу, и мы тотчас же отправились домой. И хотя господин старался идти ровно и степенно, как он это делал обычно, в его суетливости, во взглядах, которые он бросал на книгу, сквозило нетерпение.

* * *

Поскольку мое повествование основано в первую очередь на личных воспоминаниях, то стоит поделиться размышлениями, одолевшими меня в тот момент, когда Клаус фон Дирк, запершись в лаборатории, приступил к изучению книги. Как и вы сейчас, я в тот момент не знал, к чему это приведет. Я мог только догадываться и строить предположения, успев увидеть лишь название книги, выцветшее на солнце и потускневшее со временем. Надпись, которая привлекла мое внимание, была на французском и звучала следующим образом: «Трактат о стихийных чувствах и о Сентиментале, как высшем их воплощении».

Не будучи алхимиком, я, тем не менее, был посвящен во многие тайны Клауса фон Дирка, но слово «Сентименталь» встретилось мне впервые. И вот, пока мой господин впитывал знания и мудрость, мне приходилось довольствоваться догадками и размышлениями.

— На что похоже это слово? — спрашивал я сам себя и тут же отвечал, ведя мысленную беседу. — Более всего оно напоминает слово «элементаль». Часть же его, безусловно, образована от французского «sentiment», что означает «чувство». Может ли существовать «элементаль», который подобно саламандре, олицетворяющей огонь, будет воплощением чувств?

Ответа, разумеется, мне никто дать не мог, кроме Клауса фон Дирка, но спрашивать его было бы опрометчиво. Хотя я и считался доверенным слугой, но никогда прежде не проявлял особого интереса к делам господина.

Ко всему прочему, это слово постоянно слетало с языка. Мне хотелось произносить его снова и снова, хотя к разгадке подобное повторение не приближало, а лишь вгоняло в трепет. Я покрывался гусиной кожей и сидел, чувствуя, как легкий озноб постепенно прибирает к рукам мое тело, а потом отпускает.

Вечером того дня, замечтавшись, я не расслышал, как господин подошел и с легким изумлением воззрился на меня. Застыв посреди коридора, я бормотал себе под нос. Оставалось надеяться, что он не слышал самих слов, а, вернее, одного единственного.

— Ганс, право слово, теперь я лучше понимаю, что ты подразумевал, когда говорил про мой отрешенный вид. Я бы поблагодарил тебя за демонстрацию, но не думаю, что это было твоей целью.

Я, кажется, покраснел и извинился, добавив, что не понимаю причин своего столь внезапного погружения в мысли. Однако Клаус фон Дирк не придал этому происшествию особого значения и лишь рассеянно кивнул. Было видно, что «Сентименталь» занимал его не меньше, чем меня.