Сеньор Кон-Тики - [3]

Часы, распорядок дня играли важную роль. Тур ложился спать раньше своих сверстников, а утром вставал в строго определенное время. И отправлялся в уборную, где хочешь не хочешь надо сидеть, пока не очистишь кишечник. Чистота — добродетель, твердили ему утром и вечером. Пить из чужого стакана, есть чужой вилкой или ложкой строго воспрещалось. Кормили его только тем, что считалось здоровой пищей. Мать решила, что козье молоко питательнее коровьего, и купила двух коз, которых держали в старой конюшне при пивном заводе, что, естественно, было событием для всех мальчишек в округе. А Тур-младший не только пил вволю козьего молока, но и играл с косматыми «кормилицами».

В первые годы общение с другими детьми сильно ограничивалось постоянным надзором. Чаще всего он играл один, для чего у него были игрушки и животные, подаренные родными. Даже выбор игрушек определялся замыслами и склонностями матери. Он получал вырезанных из дерева ящеров и других доисторических животных. Или игрушечных обезьян и жирафов, слонов и крокодилов. Кукольных негров и индейцев, книжки про зверей, про тропические острова. Когда мальчик научился читать, ему дарили труды по географии и истории, книги про чужие страны и народы. В конце концов он так сжился с миром диких народов, что на рождество просил, чтобы ему клали под елку кокосовый орех — не как подарок, а как символ природы и первобытной жизни. До шести-семи лет он каждый вечер засыпал в обществе игрушечных обезьян и мишек. Возвращаясь из заграничных поездок, отец непременно привозил младшему сыну подарки — чучела животных, коллекции бабочек и других насекомых. Животные, растения, первобытные народы занимали Тура с детства, и глубокий интерес к ним остался у него на всю жизнь.

Мать не довольствовалась только тем, что поощряла интерес мальчика ко всему, связанному с природой. С не меньшим рвением она воспитывала в нем отвращение ко всякому подлогу. Поэтому он с малых лет невзлюбил разные брошки и побрякушки, делая исключение лишь для бесхитростных украшений из камня, орехов и раковин. Косметика противоестественна, а потому тоже безобразна. Может быть, отвращение ко всему искусственному было причиной того, что Тур много лет холодно относился к поэзии и песне. Но изобразительное искусство его привлекало, и дома были только рады, когда у него рано обнаружился талант к резьбе по дереву и рисованию.

Первые четыре-пять лет Тур был почти только со взрослыми. А так как ему недоставало общества сверстников, он все чаще предавался мечтаниям. Вечерами, когда родители думали, что сын спит, он сидел на подоконнике спальной и любовался видом. Внизу простирался сад, а дальше — нестройный узор белых домиков и заманчивых площадок, где другие дети продолжали играть, когда его уже отправляли в постель. Под косогором лежала гавань, и длинные деревянные пирсы были словно указатели в мир, знакомый ему только по книгам. От западного пирса точно по расписанию отходили рейсовые суда, в том числе пассажирские. Судовые колокола звонили так громко, будто висели в его комнате. Когда-нибудь он сам соберется в путь… Уедет от осени, от сумрака. Вдали, где кончался залив и небо неприметно сливалось с морем, начиналась сказка. «Когда я вырасту и буду сам себе хозяин, — говорил Тур, — буду делать все, что захочу, и уеду к пальмам и негритятам».

Какой-нибудь пустяк, самое незначительное событие давали толчок размышлениям, уносившим его далеко-далеко. Он так ярко представлял себе всякие приключения, что они вполне ему заменяли действительность. Дети других народов и звери были главным в его мечтах, и путешествовал он каким-нибудь необычным способом. Однажды Тур играл в ванной со скорлупой кокосового ореха. На беду, он, уходя, забыл завернуть кран, и вода просочилась в жилые комнаты. С тех пор его грезы часто начинались с того, что он до отказа открывал кран в ванной, забирался на свою кровать и затаив дыхание ждал. Сейчас из ванной вырвется волна, подхватит кровать, закружит ее и понесет через окно, вниз по косогору, прямо во фьорд. Гляди-ка, обломок доски плывет — чем не весло! И вот он уже лихо гребет, спеша к своим друзьям — индейцам, китайцам и негритятам.

Как ни беспечны были его грезы, на деле Тур тяготился своим одиночеством. Вот если бы у него был брат или сестра, чтобы в тихие часы, когда весь дом спит, делиться своими секретами и мечтами! По сей день он часто видит мысленным взором спальную в старом доме — просторная комната, пустые белые стены, шкаф, печь, в темной нише в дальнем конце стоит за ширмой кровать матери, больше ничего.

Пытаясь заснуть, он чувствовал, как страх подкрадывается к нему из всех углов, из мрака за окном, даже из конюшни в красном сарае, откуда он, погасив свет, всегда выскакивал в панике. Особенно жутко было в осенние и зимние вечера. Ветер с моря завывал в узких улочках, веревка противно и нудно хлестала о флагшток в саду. Он все годы был уверен: точно так же веревка хлестала в ту ночь, когда он родился, хотя ему никто не рассказывал ничего такого, и на самом деле этого, может быть, вовсе и не было.