Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - [88]

Себастьян даже забыл о цели своего путешествия. Ходжейли остался в его голове лишь смутным воспоминанием.

Когда они прибыли на место назначения и смогли растянуться наконец на тюфяках, поднимаясь вверх по Амударье на борту плоскодонной посудины, ему показалось, что вся предыдущая жизнь была лишь какой-то беспокойной фантазией.

Таково воздействие пустыни. Оно стойко и долговременно. Живая плоть ничего не может с этим поделать, она тут черствеет, делается бесчувственной. Пустыня иссушает все лишнее, сгущает соки и расширяет душу до бесконечности, к которой та всегда подспудно стремится. Впрочем, не случайно ведь пустыня порождает аскетов — отшельники, взыскующие отрешенности, всегда избирали ее жилищем.

Все же Себастьян опять обрел свою заурядную земную природу, причем с неприятной внезапностью.

Когда все шестеро высадились из кибиток в Ходжейли, а возницам было заплачено, предполагавшийся маршрут от селения, в которое они прибыли, до Мазар-эль-Шарифа вдруг обернулся фикцией — еще одной на счету Солиманова. Амударья заслуживала названия реки только с мая по июнь, когда таяли памирские снега; остальное же время она была лишь чередованием вяло текущих вод и отмелей. И проходима для судов только до встречи со своим притоком Кокчей. Подъем вверх по течению был делом трудным, поскольку река порой превращалась в бешеный ледяной поток. По совету лодочников путешественникам пришлось отказаться от удобств плавания и сойти на берег гораздо раньше пункта, указанного Солимановым.

Если войны затевают, основываясь на доверии к таким информаторам, как этот туркмен, то неудивительно, что их проигрывают или выигрывают скорее по воле случая, нежели благодаря доблести солдат, генералов или гению стратегов. Себастьян взял дело в свои руки, dum se ipsam inducam animum facet, как написал Региомонтанус.

Высадившись из лодки в каком-то глухом селении, называемом Керки, и низведя Солиманова к роли переводчика, Себастьян решил купить у местного князька семь лошадей, предназначив одну для поклажи. Почуяв, что Себастьян отнюдь не заурядный путник, этот захолустный владыка проявил немалую услужливость и сам проводил гостей в степь, где паслись его табуны.

Себастьян никогда не видел таких коней: стройные, золотисто-буланые, они всем своим существом излучали ум и гордость. Это были ахалтекинцы. Своего коня Себастьян выбрал сразу же, потому что тот первым посмотрел на него. Себастьян подошел к коню, долго стоял перед ним, чтобы тот привык к его запаху, потом заговорил. Он был уверен, что животное понимает его — через какое-то время конь потянулся к человеку, подрагивая широкими ноздрями. Себастьян погладил жеребца по морде, и тот слегка вскинул голову, чтобы усилить ласковое прикосновение руки. Себастьян засмеялся.

— Как я вижу, вы знаете толк в лошадях, — сказал князек; туркмен перевел.

— Я люблю их. А этот прекрасен, как ангел.

— Всякое знание — любовь. Этот сам выбрал себе хозяина.

Под впечатлением от такого знания лошадей, проявленного чужестранцем, князек, которого звали Факр-эль-Дин, настоял, чтобы граф вместе со своей свитой стал его гостем. Себастьян опасался, что их опять будут потчевать жареным барашком, но на сей раз был подан козленок с гречкой и каким-то таинственным, но довольно приятным хмельным напитком. Солдаты наелись до отвала. Наконец, предоставленное им жилище оказалось вполне сносным, по крайней мере чистым.

— Куда же нас несет, отец? — прежде чем задуть светильник, спросил Александр, лежа на своего рода деревянном ящике, застеленном толстым ковром.

— По течению жизни, — ответил Себастьян шутливо.

— Если бы не вы, я бы тут потерял рассудок.

— И были бы не правы, он лучше любого компаса.

Александр рассмеялся.

На следующее утро пришлось купить также седла, удила, стремена и фураж. Всего сто десять рублей. Князек удивленно рассматривал груду монет, потом объяснил, как добраться до Мазар-эль-Шарифа: первая остановка в Термезе, вторая — в Файзабаде.

Они оказались там два дня спустя. А покинув Мазар-эль-Шариф на заре третьего дня, углубились в горную долину, то и дело сжимавшуюся в узкие ущелья, преодолеть которые помогали только ум и ловкость их коней.

Незадолго до захода солнца Себастьян вдруг заметил, что его конь нервничает, мотая головой из стороны в сторону. А через несколько секунд раздался выстрел и пуля, рикошетом отскочившая от каменной тропы, заставила седока оцепенеть. Лошади заржали, конь Себастьяна взвился на дыбы. Солдаты закричали.

Впереди за скалами, на высоте в сотню футов, мелькнули и исчезли два-три силуэта в тюрбанах. Себастьян обернулся: сзади, с другой стороны ущелья, появились и другие головы.

Путешественники были окружены. Разбойники! С обеих сторон теснины.

— Всем спешиться! — крикнул Себастьян, проворно соскакивая с седла. Он потянул своего коня под каменную стену, слишком отвесную, чтобы с ее гребня можно было прицельно стрелять по ним — пришлось бы свешиваться головой вниз. Его первой заботой было уберечь лошадей.

— Лошадей они не тронут, — шепнул Солиманов. — Для них это добыча. Да еще какая.

Укрывшись под обрывом, путешественники теперь имели дело практически только с теми разбойниками, что были впереди; Себастьян правильно рассчитал: оставшимся на обрыве было гораздо менее сподручно целиться в них. Их редкие пули выбивали каменные брызги на тропе, словно взрывающиеся петарды. Однако у остальных нападавших позиция была хорошей. И мишени были прямо перед ними. Из-за скал торчали нацеленные на путешественников мушкеты. Александр хотел перебежать к отцу.