Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII - [104]

— Вы частенько посматриваете в ту сторону, дорогая, — ответила Анна Австрийская, которая стояла, облокотясь на перила балкона.

— Это полуденная сторона, государыня.

— А также родина бурь, вы сами это видите, — продолжала королева. — Верьте моему расположению к вам, дитя мое, эти тучи не предвещают вам ничего хорошего. Я предпочла бы, чтобы вы обратили взор в сторону Польши. Подумайте, каким прекрасным народом вы могли бы повелевать.

В эту минуту, спасаясь от начинавшегося дождя, под окнами королевы проезжал польский воевода с многочисленной свитой молодых всадников; турецкие мундиры с алмазными, изумрудными и рубиновыми пуговицами, зеленые или светло-лиловые плащи, длинные плюмажи шляп и горделивая осанка — все это придавало полякам необычную пышность, к которой французский двор уже успел привыкнуть. Они мгновенно осадили коней, и воевода дважды отвесил поклон, меж тем как его легконогий скакун шел боком, повернувшись мордой к принцессам; он ржал, вставал на дыбы и, встряхивая гривой, низко опускал голову, словно кланялся; и вся свита, проезжая мимо, повторяла тот же маневр. Герцогиня Мантуанская сперва отошла, чтобы скрыть слезы; но это блестящее и лестное зрелище вновь привлекло ее на балкон.

— С какой непринужденностью польский воевода сидит на своей прекрасной лошади! — воскликнула она. — Он словно позабыл, что находится в седле.

Королева убынулась.

— Но он не забыл о той, кто завтра же станет его королевой, стоит ей только кивнуть головкой или обратить на польский трон взгляд черных миндалевидных глаз; а вместо этого она встречает несчастных чужеземцев с надутым видом или же делает гримасу, как например, сейчас.

С этими словами Анна Австрийская шутливо ударила веером по губам Марии, которая тоже улыбнулась, но тут же опустила голову, упрекая себя за веселость, и сосредоточилась, чтобы вернуть грустное настроение, которое начинало понемногу рассеиваться. Для этого ей даже пришлось еще раз взглянуть на тучи, нависшие над замком.

— Бедное дитя, ты делаешь все возможное, чтобы сохранить верность своей печальной любви, — продолжала королева. — Ты терзаешься, не спишь, плачешь, перестаешь есть за обедом; ты проводишь ночи в мечтах или за письмом; но, предупреждаю, этим ты ничего не добьешься, разве только похудеешь, подурнеешь и не станешь королевой. Твой Сен-Мар — честолюбивый мальчишка, который погубит себя.

Видя, что Мария прижала платок к лицу и опять льет слезы, Анна Австрийская вернулась в спальню и сделал вид, будто перебирает драгоценности на туалетном столике; но вскоре она медленно, степенно вышла на балкон и оперлась о перила; Мария немного успокоилась и грустно смотрела на окрестности, на далекие холмы и на грозу, которая все усиливалась.

Королева опять заговорила, на этот раз более серьезно.

— Господь бог к вам милосерднее, чем вы, быть может, заслужили Мария, вы вели себя очень неблагоразумно; он спас вас от большой опасности; вы хотели принести великие жертвы, но, к счастью, все обернулось иначе, чем вы полагали. Невинность спасла вас от любви; вы похожи на особу, которая вместо смертельного яда выпила чистой, безвредной воды.

— Что вы хотите этим сказать, государыня? Разве я не достаточно несчастна?

— Не перебивайте меня, — молвила королева, — попробуем взглянуть другими глазами на ваше теперешнее положение. Я не собираюсь обвинять вас в неблагодарности к кардиналу: у меня достаточно причин не любить его! И я сама присутствовали при рождении заговора.

Однако вам следовало бы вспомнить, дорогая, что во всей Франции один только кардинал пожелал, вопреки мнению королевы-матери и двора, вступить в войну за герцогство Мантуанское; он отторг его от Империи и вернул герцогу Неверскому, вашему батюшке; и здесь, в этом самом Сен-Жерменском замке, был подписан договор о низвержении герцога де Гуастала. Вы были тогда еще ребенком… Но вам, верно, рассказывали об этом. И вот из-за любви к вам (готова верить этому, как и вы) двадцати двухлетний юноша собирается его убить…

— О государыня, он не способен на это. Клянусь вам, он отказался…

— Я уже просила, Мария, не перебивать меня. Знаю, он великодушен, благороден; хочу верить, что вопреки духу нашего времени он одумается и не пойдет на преступление, не убьет его хладнокровно, как кавалер де Гиз убил барона де Люз, прямо на улице. Но достанет ли у него сил помешать убийству, если Ришелье будет схвачен? Мы этого не знаем так же, как и он! Одному богу известно будущее. Несомненно одно: он восстал против кардинала ради вас и, чтобы свергнуть его, готовит междоусобную войну, которая, быть может, уже разразилась, пока мы беседуем с вами. Но как бы ни обернулась эта война, она будет безуспешной и ничего не принесет, кроме зла, ибо Гастон Орлеанский собирается выйти из заговора.

— Возможно ли, государыня?

— Выслушайте меня, прошу вас, я знаю это наверное, но больше вам ничего не скажу. Что сделает тогда обер-штаглмейстер? Как он и ожидал, король отправился за советом к кардиналу. Советоваться с ним, значит ему уступить; но договор с Испанией уже подписан, и, если его обнаружат, что станется с господином де Сен-Маром, оставшимся в полном одиночестве? Не дрожите так, мы его спасем, Мы спасем его жизнь, обещаю вам; еще не поздно… надеюсь…