Семья Звонаревых - [31]

— Если начальство так трясётся над тяжёлыми пушками, то оставило бы их в Питере. Там они наверняка были бы целыми, — усмехнулся Борейко.

— Остры Вы на язык, господин штабс-капитан!

Кочаровский приказал Звонарёву написать подробный рапорт о случившемся в бою и указать, какие необходимы исправления.

Воспользовавшись этим, Звонарёв изложил свои соображения по переделке колёс и устройства уширителей на их ободьях. Полковник внимательно выслушал прапорщика и проговорил:

— Америку открывать изволите, господин Звонарёв! Немцы давно это придумали и пользуются такими приспособлениями. Поэтому у них тяжёлые пушки могут идти наравне с конницей, а не только с пехотой, по пескам и болотам.

— Почему же тогда у нас в армии не применяют уширителей? — справился Борейко.

— Потому что у нас, на радость нашим врагам, существует некое учреждение, именуемое Главным артиллерийским управлением, где застревают и исчезают все, часто весьма ценные и важные, проекты. Не знаю, сидят ли там просто дураки или изменники. Нет там уже генерала Белого! Сидят рутинеры и чиновники! Поэтому я всё беру на себя. Господин Звонарёв, Вы, как инженер, сумеете рассчитать и применить на практике такие уширители. Вам помогут и артиллерийские техники, которые сидят у меня в управлении, — распорядился Кочаровский.

— Слушаюсь, всё будет исполнено быстрейшим образом! — заверил Борейко.

Уже стемнело, когда Кочаровский закончил свои дела. Отправляться в штаб было рискованно и полковник остался на батарее на ночь.

За ужином он разоткровенничался и стал рассказывать о порядках в штабе армии:

— Непосредственной связи штаба армии с корпусами у нас нет. Только ординарцы! Телефонного провода едва хватает до ближайших тыловых пунктов. Есть, правда, искровой телеграф с радиусом действия что-то около трёхсот вёрст. Но им пользуются только штабы армий и корпусов, а в дивизиях их уже нет. Да и как пользуются — открытым текстом передают все распоряжения и приказы. Конечно, их принимают в первую очередь немцы! Им известны буквально все наши распоряжения. Сведения о расположении частей и получаемые нами приказы они тоже перехватывают. Короче, немцы воюют, зная все наши распоряжения, а мы, кроме слабых и путаных сведений армейской разведки, ничего не имеем. Недавно штаб Брестской крепости, находящийся в глубоком тылу, предупредил Ставку верховного командования, что он свободно принимает всё радиограммы наших штабов. Так вместо благодарности он получил выговор за то, что занимается не своим делом.

— Немцы ведь тоже пользуются радиограммами!

— Но все они хорошо зашифрованы.

— Почему же наши не прибегают к шифровке?

— Оказывается, готовясь к войне, не придумали шифра и не обучили пользоваться им искровой телеграф, — пояснил Кочаровский.

— Это просто чудовищно! Это граничит с прямой изменой и предательством! — покраснел от возмущения Звонарёв. — Да, всего можно ждать, когда у нас в верховных штабах сидят почти сплошь немцы! Они и радеют фатерланду.

— Русские дураки, сидящие в штабах, не менее опасны, чем шпионы, отозвался Кочаровский. — Командующий нашей армией Самсонов — чисто русский человек, но тоже не понимает, почему надо шифровать всё радиограммы. Не мудрено, что всякие шпионы так и вьются вокруг штаба армии.

— Это естественно, лучших шпионов, чем наши бестолковые и глупые штабы, и придумать трудно, — заметил Борейко.

— Дело-то в том, что и шифры мало помогают. У немцев есть специальные отделения при штабах армии, которые занимаются дешифровкой наших засекреченных приказов и донесений. Они прекрасно читают все наши распоряжения, — пояснил полковник.

— А кто мешает нашим штабам обзавестись такими же отделениями и расшифровывать немецкие приказы? — спросил Звонарёв.

— Беда в том, что в мирное время об этом не подумали и таких шифровальщиков у нас почти совсем нет. Их надо было готовить заблаговременно. Моряки сумели создать такие группы и недавно удачно разобрали важные приказы немцев. Но у нас, в армии, этого ещё нет, ответил Кочаровский.

— Морской министр адмирал Григорович — мужик толковый! Мы с Сережей знаем его по Порт-Артуру, а Сухомлинов известен лишь как лихой гусар, почти в шестьдесят лет женившийся на двадцатипятилетней кокотке! Правда, она очень красива, — усмехнулся Борейко.

— Говорят, она была причастна к шпионажу в пользу Австрии, когда жила в Киеве, где и поймала Сухомлинова в свои сети, — заметил Звонарёв.

— Жена военного министра — шпионка? — изумился Кочаровский.

— А императрица Александра? Чистокровная немка. Она тоже не безупречна в этом отношении, — заметил Борейко.

Кочаровский встал из-за стола и, поплотнее прикрыв дверь в комнату, нагнулся к своим собеседникам и шёпотом проговорил:

— Недавно в одной листовке, подброшенной в штаб армии, её прямо называли германской шпионкой. Правда, это, конечно, социалистическая пропаганда, но всё же. Солдаты всему этому очень верят и везде видят измену и шпионов, особенно, если говорить о генералах.

— Грешным делом, я думаю примерно также, — тоже вполголоса проговорил Борейко. — Как я могу верить какому-то Ранненкампфу, если его настоящая фамилия Эдлер фон Ранненкампф — немец из немцев, а стоит во главе Первой армии? Он всеми помыслами связан с Германией. А то возьмите нашу гвардию. Есть гвардейский конный полк. Почти все офицеры — бароны и фоны, имеющие родню в Германии. Мне рассказывали про одного из них. Это полковник барон фон Притвиц Гафрон. Его родной дядя командует Восьмой немецкой армией, находящейся в Восточной Пруссии.