Семя зла - [62]

— Вообще говоря, нет. Ему предложили пособие, но Бессмертный отказался. Он рассчитывает зарабатывать на жизнь написанием книг и раздачей интервью. Кажется, в Сент-Джонс-Вуд домик себе прикупить хочет.

Хирург мрачно поразмыслил.

— Я вам скажу, что я об этом думаю, — заявил он. — Вся эта затея с его гражданством — чушь собачья. Черт побери, вы к нему относитесь, словно к человеку, но он не человек! Он пришелец из космоса. Если не расскажет нам то, что мы хотим узнать, мы у него это силой вырвем, физиологическим обследованием. Вы только дайте мне пару недель наедине с его телом, и я все разузнаю.

Он обошел молчанием весьма вероятную возможность, что Бессмертный и сам не знает, какой механизм поддерживает его в бессмертном состоянии, подобно тому как среднестатистический человек не сможет описать процессы собственного обмена веществ. Не упомянул он и того, что подобное обследование, скорее всего, причинит субъекту весьма значительный ущерб. Курдона и так взбесило, что Джулиан вообще заикнулся об этом.

— Феррдж, вы забываетесь! Подобные действия совершенно неприемлемы! Что скажут в остальном мире? Вы подумайте, что в Бонне скажут!

Джулиан пренебрежительно отмахнулся от этой попытки притянуть к делу вечные склоки между двумя столицами Западной Европы: Лондоном и Бонном.

— Было время, когда требования прогресса считались настоятельными, — заметил он. — Теперь у нас появилась беспрецедентная возможность увеличить сумму нашего знания, но это, кажется, никого даже отдаленно не интересует.

— Времена меняются. — Эти слова Курдона Джулиану представились оскорбительно лицемерными. — Мир успокоился. Достигнуто всепланетное согласие по всем основным вопросам. Проблема имущественного неравенства нашла приемлемое решение. Зачем гнаться за далекими мечтами? Жизнь так приятна. Почему бы не насладиться ею?

Джулиан был превосходно наслышан о концепции Золотой Послеполуденной Эпохи в развитии человечества, которая обрела недавно такую популярность. Насколько мог он судить, Золотая Послеполуденная Эпоха принесла с собой беспредельную скуку. Он был сыт ею по горло. Он предпочел бы родиться в прошлом, когда действия индивида еще что-то значили, а закон был препятствием, которое следовало обойти и, при удаче, сорвать значительный куш.

В этом случае куш будет очень значительным.

Он поднялся.

— Ничто не вечно. Времена переменятся снова. И тогда это существо вынуждено будет само о себе позаботиться.

Джулиан устремился к выходу из кабинета. Курдон сидел и смотрел в стол.

* * *

Вечером аэроплат Джулиана перенес его к южным ярусам Лондонской конурбации. Он припарковал машину в гараже на высоте пятисот футов от земли и вошел в соседнюю квартиру.

Собравшиеся там либо приходились ему близкими друзьями, либо достаточно симпатизировали воплощаемой Джулианом философии, чтобы им можно было доверять. Они образовали тесно спаянный кружок, находившийся в разительном несоответствии с нормами современного общества. Так или иначе, а каждый из них преследовал одну цель: жить вечно.

Они выслушали отчет о встрече с Курдоном, исход которой несложно было предугадать, и отнеслись к нему с циничным спокойствием.

— Трус и декадент, — констатировал Дэвид Ол. — Впрочем, такова жизнь.

Джулиан отпил вина из большого бокала.

— Придется брать дело в свои руки.

— Mon Dieu[4], это как-то радикально, нет? — заметил чей-то голос.

— Мы уже обсуждали такую возможность.

— Да, но ты что, серьезно?

— Конечно же, серьезно, дурачина! — Джулиан сердито зыркнул на говорившего. Это был Андре, расхлябанный и непредсказуемый французик. — Думаешь, я на пустые грезы свое время трачу?

Андре пожал плечами.

— Кому духу не хватит, сразу покиньте собрание, — потребовал Джулиан. — Если подумываете нас заложить, вперед. Сделайте это. Мы будем все отрицать, и на том дело закончится. — А потом, через несколько лет, все равно это устроим, прибавил Джулиан мысленно.

Он не стал ждать ответов и, присвоив бутылку вина, удалился в угол комнаты, где растянулся на кушетке и присосался к горлышку. Пил он быстрыми жадными глотками.

Урсула Гайль отделилась от группы и улыбнулась, глядя на него ясными ореховыми глазами.

— Ты действительно собираешься это провернуть? — спросила она с легким немецким акцентом.

— Естественно. — Он ухватил ее за руку и притянул к себе на кушетку.

— Но риск? Нас могут заложить. А я? Представь, что я предательница.

— Если так, я убью тебя.

Она едва слышно фыркнула, придвинулась к нему и потерлась носом о щеку.

— Вот это мне в тебе и нравится, Джулиан. Ты такой порочный. Вряд ли в тебе хоть одно доброе побуждение бродит.

— Доброе разрушается, а злое переживает его. — Он на миг сконфузился и потряс головой. Что заставило его ввернуть эту фразу? Наверное, уже опьянел немного.

Она отметила его неуверенную походку в рейде через комнату за следующей бутылкой.

— Ты не слишком много пьешь? Я думала, тебе завтра рано утром оперировать.

— Какое это имеет значение? Сейчас всеми инструментами электроника управляет. Я часто оперирую, когда пьян в дымину. Еще ни одного пациента не потерял.

Выпивка и звуки музыки из маленького проигрывателя расслабили его, окутали приятным теплом. Он испытывал сладкое предвкушение, чувствовал, что уже решился, и мосты позади сожжены. Его почти наверняка поддержат остальные. Что терять? Свободу? Жизнь? Это в любом случае будет у них отнято спустя несколько десятилетий. А призом может оказаться вечная жизнь.