Семья - [114]

Розали подобрала живот, грудь сразу же стала больше. Она слегка повернулась боком, чтобы посмотреть на себя в профиль, — не так уж плохо!

В зеркале она увидела, как Бен вернулся в спальню. На нем уже была майка и белая парадная рубашка с оборочками. Рубашка была застегнута на все пуговицы. Он встал позади Розали и начал прикреплять бабочку.

— Так что же такое с твоей спиной? — повторила Розали.

— Я ничего не чувствую. На что это похоже?

— Шрамы, ссадины, следы от ударов. Будто ты свалился на что-то с острыми краями.

— Ерунда, малыш.

Он поправил бабочку и снова вышел из комнаты.

Она еще несколько мгновений подумала о его царапинах, но ее отвлекло собственное отражение. Она забыла все о Бене и о его спине, ужине и вообще все-все. Розали глубоко вздохнула и снова втянула в себя живот.

Глава шестьдесят седьмая

Эдис не стала смотреть на себя в зеркало. Она надела то, что считала подходящим для ужина, — коричневую твидовую юбку, уличные туфли и темно-синий кардиган с длинным рукавом. Она спросила миссис Кейдж, помнит ли та, что сегодня ужинают только четверо.

Палмер вышел из ванной в шелковом халате. Он посмотрел на себя в большое зеркало. Эдис увидела, как он нахмурился, глядя на отросшие волосы. Потом он исчез из ее поля зрения. Эдис посмотрела на часы. Было уже половина шестого.

Она подумала, что Вудс что-то не рассчитал, готовясь к выходу, и ему придется провести с ними некоторое время, пока они будут ужинать без него.

Эдис спустилась на второй этаж в столовую. Она повернула выключатель на пол-оборота. Комната прекрасно выглядела при этом полусвете. Картины на стенах, большинство из них — натюрморты, выглядели просто великолепно, они казались совсем иными, чем при ярком освещении. Ее дети и она сама тоже в этом свете, верно, выглядели совершенно по-иному, подумала Эдис.

Джерри первая вошла в столовую. Она несла корзинку с хлебом из кухни и масленку.

— Суп готов, — заметила она.

— Мы не можем начинать, пока не придут твои братья.

— Угу.

Джерри подошла к лестнице и позвала их:

— Эй, идите сюда, пора обедать!

Эдис нахмурилась.

— Ты всегда так громко кричишь?

— Только глухим! — заявила Джерри. Она пошла в кухню.

Ее ладная, тонкая фигурка манекенщицы была абсолютно прямой. Плоские ягодицы почти не двигались при движении. Казалось, она держала невидимую книгу у себя на голове. Эдис вспомнила, что даже когда Джерри была совсем маленькой девочкой, она всегда придумывала что-то необыкновенное и заставляла других людей подыгрывать ей. Она прирожденный лидер, как и ее отец.

Пол слегка задрожал, когда Вуди ввалился в комнату и сел на свое место. Том прибежал следом за ним. Он был таким тонким, даже еще худее, чем Джерри. Почему у них только Вуди такой огромный? Он не был толстым. Просто казалось, что его слишком много. Она видела, как он положил огромный кусок масла на хлеб, свернул все пополам, и кусок исчез у него во рту.

— Вуди!

Джерри вернулась с огромной эмалированной кастрюлей. Она держала ее с помощью прихваток. Джерри осторожно поставила кастрюлю на металлическую подставку. Потом она села за стол и с помощью прихватки открыла тяжелую крышку кастрюли. По комнате разнесся вкусный запах. Эдис сидела на своем месте и помогала Джерри советами.

— Джерри, можно наливать суп.

Они болтали о мелочах. Эдис едва притронулась к своему мясу по-бургундски. Она в течение нескольких лет боролась с миссис Кейдж, та добавляла в мясо слишком много паприки и слишком мало вина. Сейчас мясо было превосходно. Казалось, что на его приготовление не затрачивалось никаких усилий.

Теперь им не нужно было столько прислуги, сколько требовалось, когда дети были совсем маленькими. Им было достаточно миссис Кейдж и горничной. Когда они устраивали приемы, они нанимали прислугу на вечер. Эдис подумала, какой легкой стала у нее жизнь, когда подросли дети.

Эдис обратила внимание на то, как спорили Джерри и Вуди. Она не знала предмета их спора, но спорили они не как дети, а как взрослые. Они не старались перекричать друг друга и не пользовались такими словами, которые могли бы обидеть, как это нередко происходит в спорах между братьями и сестрами, когда чувства заглушают разум.

Эдис представила себе Вуди в форме.

Кимберли считал, что она будет волноваться по этому поводу. Конечно, ее это волновало. Ей не нравилось, что Вуди придется идти на войну, но также обстояло дело и с Вудсом в 1942 году.

Она понимала, что Кимберли был прав. В войне нет никакого смысла. Ничто не может оправдать убийство. Но что бы он чувствовал, если бы он был ее ровесником и если бы ему пришлось столкнуться с проблемами, связанными с нацистами и войной с Японией? А как бы он отнесся к войне с апачами, которая велась американской кавалерией, что бы он думал по поводу стычек на улицах между неграми и полицией или национальной гвардией?

Но самая серьезная беда тех, кто моложе ее лет на десять, как было в случае с Кимберли, — ранимость. Так всегда было с молодежью. Вот и с Кимберли тоже. А уж когда дело касается денег! Ему был ненавистен тот факт, что он нуждался в деньгах и что она бы с удовольствием дала ему все, в чем он нуждался. Это, думал он, повлияет на его творчество или еще что-то, впрочем, такое же глупое.