Семья - [102]

— Что ты имеешь в виду — переехать? — спросил ее Кимберли.

Она позвала его прогуляться по Мортон-стрит и теперь показывала квартиру. Она успела открыть пакет с сандвичами и дать ему банку пива. Они сидели на полу и улыбались друг другу.

— Понимаешь, я не смогу проводить здесь слишком много времени и, конечно, не смогу ночевать, — объяснила ему Эдис. — Значит, ты вроде бы станешь сторожить эту квартиру.

— Ерунда какая-то.

Его бледно-серые глаза смотрели настороженно, и Эдис поняла, что выбрала неудачное слово — сторожить!

— Я не хотела так говорить. Я только знаю, что ты не можешь работать у себя на Бедфорд. Там нет отдельной комнаты, и уж конечно магазин в Гарлеме — не место для занятий. Я ни разу не видела, чтобы ты работал. Поэтому нам лучше считать, что это твоя небольшая квартирка для работы недалеко от университета.

— Конечно, а на закуску и горячее — жены банкиров.

— Ну, я, пожалуй, больше похожа на горячее.

Он вытянул ноги. Они сидели рядышком на полу, опираясь спинами о стену. Он провел носком мягкого ботинка по ее голой ноге.

— Кажется, ты хочешь завладеть моим телом и душой, не так ли?

— Чепуха!

Он покачал головой. Солнечный свет легонько засверкал в тугих завитках его волос.

— Нет, ты сначала оплатила «Операцию Спасение» в течение целого года. А теперь покупаешь мне студию в Виллидж. Ты ничего взамен не требуешь, кроме того, чтобы я тебя регулярно обслуживал. Это слишком, это похоже на какие-то сексуальные фантазии. Ты не перебарщиваешь, малышка?

Он не улыбался, и Эдис поняла, что чересчур энергично постаралась проникнуть в его жизнь. Гораздо дальше того места, куда он собирался допустить ее сам. Она хотела знать о нем как бы больше положенного.

Эдис думала, что он сам все должен понять — как она себя чувствует, насколько неопытна и бескорыстна.

— Не нужно со мной так разговаривать, — сказала она ему. — Я не нимфоманка, а ты — не мой джиголо.

Он согласился с ней.

— Да, мы совсем не те люди. А кто же мы?

Эдис вздохнула.

— Мы — двое людей, которых влечет друг к другу. Мы достаточно взрослые и отбросили прочь чепуху с ухаживанием. Мы достаточно умны, чтобы понимать, что деньги кое-что значат, даже если здесь замешаны и сердечные дела. Слава Богу, у меня есть деньги.

— Сердечные дела.

Он как-то вяло произнес эти слова. Ей показалось, что они с глухим стуком упали на пол, как кусочки свинца.

Эдис с ужасом почувствовала, как ее глаза стали влажными.

— Да, это касается сердца, по крайней мере, моего сердца.

Он искоса взглянул на нее, потом внимательно осмотрел свои туфли.

— А как насчет твоего? — спросила его Эдис.

Он пожал плечами.

— В течение нескольких лет оно не дает о себе знать. Единственное, что оно сообщило мне недавно, — все слишком прекрасно, чтобы могло продолжаться долго. А ты не слышала ничего подобного от своего сердца?

— Нет-нет.

Эдис старалась, чтобы ее голос не дрожал. Чувства переполняли ее.

— Боже мой, если ты думаешь, что…

Она с трудом остановилась и подождала, пока не оказалась в состоянии контролировать свой голос. Наконец она снова заговорила, но уже медленно и спокойно.

— Это не то чтобы мы как бы поженились. Просто двое делают то, что им приятно, и не больше того. Почему же у нас должно вскоре кончиться?

— Если бы было так, как ты сказала, я бы согласился.

Он встал и пошел к окну, оно выходило на пожарную лестницу. Кимберли пошире открыл окно и сел на подоконник. Одна нога болталась снаружи. Эдис несколько раз пыталась продолжить разговор, но боялась разрыдаться. Наконец Кимберли сам заговорил:

— Но все равно создается неудачная комбинация, которая может помешать длительности наших отношений. Мы — ты и я — совершенно разные люди. Это еще один минус. Я хочу сказать, что ты — совсем не та женщина, которая может запросто завалиться в постель с любым мужчиной. Я же люблю погулять. И, наконец, мы политически находимся на разных полюсах. Если бы мы не спорили ни по каким другим проблемам, мы бы постоянно сражались только по этим вопросам.

— Из-за политики? — спросила Эдис. В голосе у нее прозвучала ирония.

— Политика. Война. Все. Я хочу сказать… — Он повернулся к ней и начал резко жестикулировать, как бы отсекая лишнюю глину от скульптуры. — И так плохо, когда верная жена и заботливая мать предает всю семью ради черного трахальщика. А он, боже ты мой, обучает искусству студентов. Но она еще предает и ее собственный класс. Она предает те круги общества, которые вскормили ее!

— Боже, это такая… такая чушь! — возмутилась Эдис.

Кимберли радостно захохотал.

— Воспринимаешь! Учишься!

— Но это так и есть. Что мне за дело до этих твоих туманных проблем? До всех этих антагонистов в классовой борьбе? Я уже сказала тебе, что у меня поменялось отношение к войне. Ты же знаешь, что теперь я против войны.

— Но ты не знаешь, почему, золотко, и никогда не узнаешь. А у меня знание сидит в костях, и я не мог бы от него избавиться, даже если бы сильно пожелал.

— Да это вывернутый наизнанку снобизм!

Он снова засмеялся.

— Ты права. — Потом его лицо окаменело. — Ну и что?

— Какое все это имеет отношение к тому, что ты станешь здесь жить?

Он медленно покачал головой.