Семья Рубанюк - [333]

— Молодцы, честное слово, молодцы! — сказал он, улыбаясь. — Неспокойно живете и другим не даете покоя…

— Когда-то, конечно, поспокойнее жилось в селе, — поддержал Громак. — Бывало, с осенними работами дядьки управятся… Зима… Что делать? Палить керосин не каждый мог себе дозволить. На печь или при каганцах в картишки. А вот через часок, если желаете, загляните до нас в красный уголок. Увидите, что будет твориться.

Уже и сейчас из смежной комнаты доносился многоголосый говор, оживленный смех. Стала собираться молодежь.

— Не будем стеснять, — сказал Иван Остапович.

Громак проводил Рубанкжов до перекрестка дорог. В морозном воздухе было явственно слышно, как на соседней улице, возле колхозной кузницы, перекликались, гомонили подручные деда Кабанца. Из дымоходов вырывались искры.

— Ну, сегодня до света дед Кабанец две нормы даст, — убежденно сказал Громак, прощаясь. — Зайду на кузницу.

XX

— У Рубанюков решили собраться всей семьей, с близкими родичами, отпраздновать встречу Нового года, а заодно — приезд старшего сына и невестки.

— А то даже совестно, — говорила накануне Василинка скороговоркой отцу, — из Берлина приехали, с дальней дорогой не посчитались… а у нас вроде нечем угостить! Да еще генерала, героя такого.

— Эт, цокотуха! — добродушно ворчал отец, а сам исподтишка, лукаво поглядывал на розовое от возбуждения лицо своей любимицы. — Разве в том остановка, что угостить нечем?

— А в чем же?

Василинка теребила кисти теплого шерстяного платка, нетерпеливо засматривала в лицо отцу быстрыми карими глазами. Она забежала домой только на минутку, возле ворот ее поджидали в санях дивчата.

— Зачем ты ее дразнишь, батько? — вмешалась Катерина Федосеевна. — Дивчина же в степь поспешает.

— Что ж она такое неподобное своим батькам торочит? — Посмеиваясь, Остап Григорьевич подправил закопченными пальцами усы. — Будто батько и мать без понятия…

— Иди, иди, доню, — ставя в печь большой чугун с водой, сказала Катерина Федосеевна. — Соберем гостей.

— Рукавицы забыла! — крикнул отец вдогонку Василинке, радостно метнувшейся из хаты.

— Ты, старый, лучше б дровец еще наколол, я не управлюсь, напомнила Катерина Федосеевна.

Хлопот ей предстояло много. За праздничным столом должно было собраться двенадцать человек. Поэтому Катерина Федосеевна еще с вечера договорилась со свахой Пелагеей Исидоровной, что та, как только освободится на птицеферме, придет подсобить.

Утром, по дороге в правление, зашел Петро. На скулах его смуглого бритого лица мороз оттиснул кумачовые пятна; Барашковый воротник пальто, ушанку, густые брови побелила серебристая изморозь.

Он отогрелся в жарко натопленной кухне, понаблюдал, как мать и Алла, засучив рукава, выводят из скатанного теста затейливые узоры на пирогах, спросил:

— Ваня что делает?

— С дочкой возится, — ответила Алла, убирая под косынку светлую прядь. На щеке ее осталась мука.

— Скучает?

— Есть ему время скучать! — сказала мать. — Встал до света — и сразу за книги.

— Пойду навещу.

— Зайдите. Кухня сегодня для него — запрещенная зона, — смеясь, сказала Алла.

В сенцах Петро столкнулся с отцом. Остап Григорьевич вносил со двора елку.

— Это внучке, — пояснил он вполголоса. Василинка наказала срубить.

— Вы ее пока в боковушку. Придут дивчата, украсят.

Иван Остапович сидел около стола, в одной руке он держал раскрытую книгу, а другой машинально гладил головку девочки, озабоченно размалевывающей цветными карандашами тетрадь. Он так увлекся чтением, что даже не слышал, как вошел брат.

— Интересное что-то вычитал? — спросил Петро.

Иван Остапович вскочил и возбужденно хлопнул Петра по плечу.

— Слушай… Байрон о войне. Читал его «Дон-Жуана»?

— Конечно. Еще в Тимирязевке…

— Слушай:

…Я последний, кто желает

Войны, я крикнул бы, ее увидя: «Стыд!» —

Не будь я убежден, что мир от адской бездны

Лишь революция спасет рукой железной…

Сто с лишним лет назад так писать! — воскликнул Иван Остапович, захлопнув книгу. — Здорово, а?

— У меня мало времени остается для чтения, — со вздохом произнес Петро.

— А я вот, наконец, добрался до книг. Уж теперь отыграюсь…

Иван Остапович раскрыл большой чемодан, стал выкладывать на стол книги.

— Вон сколько не успел проштудировать.

Петро с жадностью просматривал заголовки: Короленко — «История моего современника», Маркс — «Гражданская война во Франции», Куприн — «Молох», Иван Франко — «Избранные произведения». Английский текст…

— Что это?

— Кристофор Марло, «Трагическая история доктора Фауста».

— Свободно читаешь?

— В словарик потихоньку заглядываю.

Среди военных книг, новинок художественной литературы, журналов Петро заметил несколько медицинских учебников.

— А эти тебе зачем, Ванюша?

— Это имущество Владимировны. Она в мединститут готовится.

— Пап-ппа, — протяжно произнесла девочка, тыча карандашом в размалеванную тетрадь.

— У-у! Как здо-орово!

— Ну, пойду, — сказал Петро. — Я ведь только навестить зашел. Вечером встретимся.

— Погоди!

Иван Остапович подхватил девочку на руки, закружил по комнате. Светлана радостно повизгивала, захлебываясь от удовольствия, настойчиво требовала:

— Пап-пка, еще!

Иван Остапович усадил ее на колено. Девочка зачарованно смотрела на него смышлеными серыми глазами. Петро с одобрительной усмешкой наблюдал за ними.