Семья преступника - [14]
Коррадо. О, ради бога, молчите!
Пальмиери. Я буду молчать, лишь бы заговорило ваше сердце.
Коррадо. Вы его истерзали и хотите, чтоб оно заговорило.
Пальмиери. В таком случае кончим разговор. (Подходит к двери и знаком приглашает войти кого-то.)
Коррадо. Что это значит?
Пальмиери. Вы увидите. Я исполнил долг мой — исполняйте свой. Судите, милуйте, казните — все, что вам угодно. Вы хотите разрушить весь мой труд? Вы имеете на то право; я его не оспариваю. Я признаю за вами право убить вашу дочь. Смотрите, она идет; бедная, великодушная мать ведет ее на ваш суд.
Коррадо. Ах! (Закрывает лицо руками.)
Пальмиери. Будьте тверже! Одним словом вы можете убить два сердца.
Коррадо. Что за мука!
Входят Розалия и Эмма.
Пальмиери, Коррадо, Розалия, Эмма.
Эмма (не замечая Коррало, подбегает прямо к Пальмиери). Наконец-то я тебя нашла, гадкий папа! Я одной минуты не могу быть без тебя и очень обрадовалась, когда Розалия позвала меня к тебе. Не приласкаешь ли ты меня хоть немного?
Пальмиери. Мне нужно кой-что сказать тебе… но я заговорился с этим человеком…
Эмма (увидав Коррадо, с испугом). Он опять здесь?
Пальмиери. Разве ты его боишься?
Эмма. Очень боюсь. Я уж его раз видела, и Розалий насилу спасла меня от него. Коррадо. Но тогда я…
Розалия не сводит глаз с Коррадо.
Эмма. Что я вам тогда сделала? Представь, папа, он говорил, что меня должно звать не Эммой, а Адой…
Коррадо. Потому что… (Встретив взгляд Розалии, останавливается.)
Эмма. Потому что так зовут вашу дочь, так каждую девушку и звать Адою?.. Хотел обнять меня, хотел, чтоб я называла его отцом…
Пальмиери. А ты не хочешь, чтоб он был твоим отцом?
Эмма. Я бы умерла сейчас же. Но ведь ты мой отец. (С криком и дрожа от страха.) Ты, это правда? Не оставляй меня! Я останусь с тобой всегда, всегда! (Обвивает его шею руками.)
Пальмиери (кладет ей руку на голову). Всегда.
Эмма. Всегда?.. Ах, как это хорошо! Но пойдем отсюда, у меня болит сердце, когда я вижу этого человека… Пойдем, ты хотел что-то поговорить со мной.
Пальмиери. Поди в кабинет… я сейчас приду.
Эмма. Не заставляй меня дожидаться. (Уходит.)
Пальмиери (Коррадо). Подумайте хорошенько о том, что вы слышали и видели. (Уходит; некоторое молчание.)
Розалия. Коррадо, ты ничего не имеешь сказать мне?
Коррадо. Много. Но мне приказано подумать о том, что я видел и слышал; человек, покрытый плотью, одаренный такими же, как и я, страстями, велит мне подумать. Он приказывает моему сердцу молчать, когда оно хочет стонать, и приказывает ему говорить, когда оно умерло. Да, я видел и слышал. Я видел мою дочь, прекрасную, как ангел, мою дочь, которая боится и ненавидит меня, не зная меня и не замечая, что я дышу только ею. Моя дочь любит другого, ласкает, целует, обнимает его… и ты дозволила ей это. Вместо того, чтобы научить ее плакать о моем несчастии, молиться за бедного заключенного, ты взлелеяла в ее сердце ложное, лживое чувство, противное природе и законам.
Розалия. Коррадо, я думала, что я вправе возвратить этой несчастной то, что ты у ней отнял, — доброго отца и честное имя.
Коррадо. Доброго отца?.. Да, я должен удивляться тому, что сделала ты, что сделал Арриго… но разум рассуждает так, а сердце иначе. Есть наказания, превосходящие всякую меру преступления, оскорбляющие человечество. Можно ли отцу, который, после стольких лет разлуки, встретился с дочерью, приказать быть равнодушным, немым? Я не камень… Я молчал, окаменел… но кровь опять заговорила во мне; теперь я чувствую и горесть и ревность, ужасную ревность. Отдай мою дочь!
Розалия. Разве ты не слыхал? Твоя дочь умрет.
Коррадо. Не умрет. Я расскажу ей мои страдания, мою тоску, мои угрызения. Если она добра, она согласится быть моим ангелом-утешителем. Да! Мне нужно, чтоб чистая, белая рука разгладила мое чело, освежила мою кровь, чтоб она вела меня и поддерживала. Пусть это будет только один раз, но позвольте прижать к груди мою… нашу Аду, потом я убегу.
Розалия. Один только раз! Но что будет с ней после? С Адой? Ах, Коррадо, невозможно! Ты говоришь мне о своих жестоких страданиях — я их вижу, чувствую; но не видишь и не чувствуешь ты моих страданий. Ты хочешь сказать нашей Аде, что ты ее отец? Но сказала ли я ей, что я ее мать? Чтоб избежать вопросов от нее: кто я, что я сделала, где отец, — я лишила себя прав и радостей матери и взяла должность гувернантки, няньки, служанки… Часто в тишине ночи я украдкой подходила к ее постельке, чтобы взглянуть на нее глазами матери; я целовала ее со страхом и скорей бежала прочь, — в моих ушах постоянно звучали крики общества, которое в Катании, здесь, везде ославило меня падшей женщиной.
Коррадо (вздрогнув). Тебя?.. И все это за меня!
Розалия. Хорошо, что ты это понимаешь; пойми же, что ты не должен отнимать у меня того, что мне стоило такого самоотвержения. Нет, ты не лишишь твою дочь тех удобств, которые так нужны для ее слабого сложения; не возьмешь ее делить с тобой бесславие и черствый хлеб подаяния; не поведешь ее в горы, где она должна трепетать каждую минуту, что тебя откроют, поймают, убьют у ее ног… Ах, нет, Коррадо! Если ты не слушаешь мольбы матери, не трогают тебя слезы жены, так пожалей няньку, которая сберегла твою дочь! (