Семья Карновских - [142]

Шрифт
Интервал

Следующим утром они пустились в путь. День выдался солнечный, на небе не было ни облачка. Эрнст, в своей вечной рубашке, вел машину, Егор сидел рядом, Лотта и Розалин расположились сзади. Ветер играл волосами ребят, пестрыми платками девушек и лисьим хвостом на радиаторе. Лотта взвизгивала и хохотала каждый раз, когда колесо попадало в выбоину и девушек подбрасывало на продавленном сиденье. Розалин заразилась ее весельем, хотя из-за жесткого сиденья испытывала гораздо больше неудобств, чем ее полнотелая подруга. Путешественники наслаждались погожим днем и быстрой ездой.

— Ах, Господи! — то и дело вскрикивали девушки.

Потом они пересели вперед. Эрнст держал руль левой рукой, а правой обнимал Розалин. Лотта уселась к Егору на колени. Эрнст обгонял машину за машиной. Каждый раз не хватало совсем чуть-чуть, чтобы он кого-нибудь не зацепил. Девушки вскрикивали от приятного чувства опасности.

Проголодавшись, они зашли в придорожный ресторанчик и перекусили сосисками, густо намазанными горчицей. Егор заплатил. Поехали дальше, и Эрнст предложил Егору сесть за руль. Егору было страшновато, но не хотелось опозориться перед девушками.

— У меня прав нет, — попытался он выкрутиться.

— У меня тоже, — засмеялся Эрнст. — Давай, брат.

Егор решился, была не была, но вел не так ловко, как Эрнст. Тогда тот снова сел за руль и поехал с такой скоростью, будто за ними черти гнались.

— Куда мы едем? — озабоченно спросил Егор, посмотрев на топливный датчик. Стрелка уже приближалась к нулю.

— Какая разница?

— А когда работу будем искать?

— Работу? — удивился Эрнст. — Ну да, конечно. Завтра поищем. Правда, девчонки?

Егор больше не спрашивал. Под вечер Эрнст остановил машину в горах у самого обрыва, приложил ладонь козырьком ко лбу и осмотрел окрестности. Вершины полыхали в лучах заходящего солнца. Нависали скалы. Каменистая почва была густо усыпана сосновыми иголками. С дерева смотрела любопытными глазками потревоженная белка. Эрнст, словно пес, втянул ноздрями воздух. Ему удалось высмотреть небольшую площадку, укрытую выступом скалы, как навесом. На земле остались следы человеческого пребывания: консервные банки, окурки сигарет и пепел костра. На камнях лежали неиспользованные дрова. Под горой с шумом бил родник. Эрнст спустился вниз, зачерпнул ладонями ледяной воды и напился.

— Заночуем здесь, — распорядился он. — Девчонки, готовьте ужин. Сейчас разведу костер.

Сидя у огня, девушки только успевали открывать консервы. Еда тут же исчезала. Когда начало темнеть, Лотта и Розалин расчистили небольшой участок от камешков и расстелили дырявые одеяла. Лотта смеялась, не переставая.

— Чего ты даже не улыбнешься, ворчун? — спросила она Егора. — Ведь так весело.

Поездка началась замечательно, но на другой день, когда попробовали искать работу, дела пошли гораздо хуже.

Эрнст лихо подлетал к бензоколонке, резко тормозил, вылезал из машины, хлопал дверцей. Выбегали радостные заправщики, готовые налить полный бак, и тут же остывали, когда он просил у них воды и спрашивал, нет ли какой работы для него и остальных пассажиров.

— Может, дальше, — нехотя отвечали заправщики. — Тут вроде ничего нет.

— Дальше, так дальше! — весело говорил Эрнст и отъезжал от бензоколонки с таким же шумом, как подъехал.

— Дальше, дальше, — бормотали заправщики вслед. Они радовались, что спровадили эту странную компанию. Особенно подозрительно выглядел широкоплечий парень в расстегнутой рубашке.

Фермеры смотрели на них с еще большим подозрением.

— Может, в гостиницах, — советовали они.

— Что ж, едем дальше, — не унывал Эрнст.

Егор доставал кошелек и платил за бензин, который машина жрала с бешеным аппетитом. Он платил за дешевые сигареты, которые Эрнст курил одну за другой, за горячие сосиски и консервы. Деньги таяли на глазах, и вместе с ними таяла вера в то, что удастся найти работу. Но Эрнст продолжал веселиться, и Лотта тоже. Их приключения казались ей очень смешными.

На третий день начались неприятности.

Вдруг сломалась машина. Двигатель ни с того ни с сего заглох и ни за что не хотел заводиться. Эрнст залез под машину, потом открыл капот, с ног до головы перемазался маслом, но без толку. Оставили «фордик» на обочине и пешком дошли до места, которое Эрнст облюбовал для ночевки. Вечер выдался душный. Эрнст разделся и залез в речку, чтобы смыть пыль, пот и машинное масло.

— Эй, девчонки, айда купаться! — крикнул он.

Розалин смутилась, но Лотте было хоть бы что.

— Тут же никого, кроме нас. — И, сняв платье, она прыгнула в воду.

Тогда и Розалин последовала за ней. Егор не хотел раздеваться. Лотта звала его, и Розалин, и Эрнст, но он оставался на берегу. Эрнст начал над ним смеяться.

— Фройляйн Грета, у тебя что, месячные? — крикнул он из воды.

Девушки захихикали.

Егор молча сидел на камне и обиженно озирался по сторонам. Эрнст и Лотта были уже далеко, Розалин боялась плыть за ними.

— Эрнст, куда ты?! — кричала она. — Эрнст!

Но он даже не обернулся. Лотта плыла следом. Розалин вылезла на берег, посиневшая от злости.

— Не смотри! — визгливо крикнула она Егору и убежала за скалу.

Егор сидел на камне и молчал. Эрнст и Лотта уже скрылись с глаз, до берега долетали только плеск воды и смех. Наконец они снова появились, первым плыл Эрнст, Лотта за ним. Егор встал и ушел с берега. Он долго бродил по каменистым тропинкам, слышал, как Лотта его зовет, но не ответил. Когда он вернулся, растрепанная Розалин рыдала в голос.


Еще от автора Исроэл-Иешуа Зингер
О мире, которого больше нет

Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.


Чужак

Имя Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) упоминается в России главным образом в связи с его братом, писателем Исааком Башевисом. Между тем И.-И. Зингер был не только старшим братом нобелевского лауреата по литературе, но, прежде всего, крупнейшим еврейским прозаиком первой половины XX века, одним из лучших стилистов в литературе на идише. Его имя прославили большие «семейные» романы, но и в своих повестях он сохраняет ту же магическую убедительность и «эффект присутствия», заставляющие читателя поверить во все происходящее.Повести И.-И.


Братья Ашкенази

Роман замечательного еврейского прозаика Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944) прослеживает судьбы двух непохожих друг на друга братьев сквозь войны и перевороты, выпавшие на долю Российской империи начала XX-го века. Два дара — жить и делать деньги, два еврейских характера противостоят друг другу и готовой поглотить их истории. За кем останется последнее слово в этом напряженном противоборстве?


Станция Бахмач

После романа «Семья Карновских» и сборника повестей «Чужак» в серии «Проза еврейской жизни» выходит очередная книга замечательного прозаика, одного из лучших стилистов идишской литературы Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944). Старший брат и наставник нобелевского лауреата по литературе, И.-И. Зингер ничуть не уступает ему в проницательности и мастерстве. В этот сборник вошли три повести, действие которых разворачивается на Украине, от еврейского местечка до охваченного Гражданской войной Причерноморья.


Йоше-телок

«Йоше-телок» — роман Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из самых ярких еврейских авторов XX века, повествует о человеческих страстях, внутренней борьбе и смятении, в конечном итоге — о выборе. Автор мастерски передает переживания персонажей, добиваясь «эффекта присутствия», и старается если не оправдать, то понять каждого. Действие романа разворачивается на фоне художественного бытописания хасидских общин в Галиции и России по второй половине XIX века.


На чужой земле

В сборник «На чужой земле» Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из лучших стилистов идишской литературы, вошли рассказы и повести, написанные в первой половине двадцатых годов прошлого века в Варшаве. Творчество писателя сосредоточено на внутреннем мире человека, его поступках, их причинах и последствиях. В произведениях Зингера, вошедших в эту книгу, отчетливо видны глубокое знание жизненного материала и талант писателя-новатора.


Рекомендуем почитать
Цепь: Цикл новелл: Звено первое: Жгучая тайна; Звено второе: Амок; Звено третье: Смятение чувств

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».


Головокружение

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Графиня

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Украденное убийство

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Сумерки божков

В четвертый том вошел роман «Сумерки божков» (1908), документальной основой которого послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В персонажах романа узнавали Ф. И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С И. Морозова (Хлебенный) и др.


Том 5. Рассказы 1860–1880 гг.

В 5 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли рассказы 1860-х — 1880-х годов:«В голодный год»,«Юлианка»,«Четырнадцатая часть»,«Нерадостная идиллия»,«Сильфида»,«Панна Антонина»,«Добрая пани»,«Романо′ва»,«А… В… С…»,«Тадеуш»,«Зимний вечер»,«Эхо»,«Дай цветочек»,«Одна сотая».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Эсав

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.