Семья Эглетьер - [19]
— Хочешь чего-нибудь к чаю? — спросила Франсуаза.
— Конечно! Хлеба с маслом и с вареньем!
— После всего, что ты проглотил за завтраком! Ну, знаешь…
В чистой, как операционная, кухне, выложенной голубым кафелем, с металлическими застекленными шкафами еще не выветрился стойкий запах жаркого. Франсуазу явно забавляла власть, которой она временно пользовалась во владениях кухарки. С видом хозяйки она доставала посуду, резала хлеб, открывала холодильник, где, залитые полярным сиянием в немой тишине, лежали стерильные продукты. Даниэль выпил залпом большой стакан ледяного молока и объявил, что он, собственно, тоже не прочь перекусить. Усевшись возле Жан-Марка, он принялся за ломтики хлеба, которые Франсуаза ловко намазывала маслом и клала на тарелку.
— Ну и дураки же вы оба, — говорила она, — ведь у мамы вы не сможете проглотить ни куска!
Но ей было приятно кормить братьев. Покончив с третьим бутербродом, Жан-Марк заявил:
— Ну все, я отступаюсь!
Даниэль сдался после четвертого. Затем братья перемигнулись, сосчитали до трех, откинулись на спинку стула и прокричали, скандируя и хлопая в такт ладонями по столу:
— Наша сестренка — классная девчонка!
Когда-то этот боевой клич доводил Франсуазу до слез. Но с тех пор она выросла. И поэтому рассмеялась.
— Ну вот, так-то лучше, чем злиться! — признал Даниэль, потирая живот.
Жан-Марк смеялся тоже, хотя и не без грусти. На несколько минут у кухонного стола вдруг возродилось уже почти забытое семейное тепло. Это был их особый мир со своими воспоминаниями и своими мечтами. Никогда постороннему не проникнуть в тесный круг Эглетьеров, туда, где от всех тайн веет ароматом детства. Все еще полная хозяйственного рвения, Франсуаза вымыла в раковине чашку, стакан и тарелку и поставила их на сушилку. Жан-Марк оттянул рукав, взглянул на часы и заявил:
— Если ты хочешь, чтобы мы попали к маме в пять, надо выйти через десять минут.
— А я готова, — заметила Франсуаза.
— Ты что, пойдешь как есть?
— Я не Кароль и не переодеваюсь по шесть раз на дню!
Жан-Марк с беспощадностью брата оглядел серый свитер, синюю плиссированную, как у школьницы, юбку, туфли без каблуков и некрасиво зачесанные назад волосы. Затем он подумал, что все это, в общем, его не касается, закурил сигарету и поправил перед оконным стеклом сдвинувшийся узел галстука.
Зрители на трибунах завопили и вскочили с мест: Куликовский забил гол в ворота противника. Два два. С полуоткрытым ртом и куском торта в руке Даниэль не отрывал глаз от экрана телевизора. Шли последние минуты матча. Ив Мерсье поднялся с кресла, обошел столик на колесах, на котором был подан чай, и сел рядом с пасынком.
— Ивон! — произнесла Люси, бросив на мужа взгляд, полный нежного упрека. — Ты такой же мальчишка, как Даниэль!
Сидя рядом с Франсуазой на низком диване среди разноцветных подушек, Жан-Марк старался подавить все растущее раздражение. Ив Мерсье был на десять лет моложе матери, и она изо всех сил старалась сделать незаметной эту разницу в возрасте. Броские одежда и прическа, крашеные светлые волосы, серебристая синева на веках, а вокруг увядшей шеи девичий воротничок!.. Заурядность мужа накладывала отпечаток и на нее. Он увлекался спортом, когда-то сам небезуспешно выступал в соревнованиях, но его теперешняя служба — он представлял во Франции американскую фирму пластмасс — не оставляла времени для тренировок. Невысокий, смуглый, коренастый, с перебитым носом и низким лбом, он загорался прежней страстью, наблюдая грубые сцены матча.
— Здорово!.. Вот это нападающий!.. А ну, Гаринетти, давай, давай! — бормотал он. — Бей по воротам, бей!
И Даниэль возражал ему, как равному:
— Как же, держи карман шире! У твоего Гаринетти не ноги, а кисель!
— Хотел бы я увидеть тебя на его месте. Такая грязь на поле!
— Подумаешь! Погляди, как Зулуб бегает, во жизни дает!
— Лулу, ты ничего не ешь! — вздохнула Люси. — И ты тоже, Франсет!..
Жан-Марк съежился под градом уменьшительных имен. Ему претило, что в этом доме Даниэль превращался в Лулу, Франсуаза — во Франсет, а сам он — в Жуби. Уходя из семьи, мать захватила с собой эти детские прозвища, но сейчас они уже были смешны. Зачем она так упорно держится с ними этого слащавого тона, словно они все еще пухлые малыши на нетвердых ножках? Жан-Марка удивляла непринужденность Франсуазы и Даниэля во время воскресных визитов к матери. Допустим, Даниэль еще мальчишка, ничего не понимает! Но Франсуаза! Любит ли она мать на самом деле или насилует себя из вежливости, повинуясь привычке и религиозному долгу? У этой девчонки, замкнутой как улитка, никогда ничего не поймешь. Он, во всяком случае, сыт по горло. Собираясь к матери. Жан-Марк призывал себя быть терпимым, но стоило просидеть у нее десять минут, и первое же неудачное слово, воспоминание, сравнение не оставляли и следа от его добрых намерений. Как мог отец, с его достоинствами, увлечься такой пустой, такой заурядной женщиной? Они говорили на разных языках, имели разные склонности, ничто, казалось, не могло их объединять. Как глупо жениться вот так, сгоряча, а потом долгие годы, иногда всю жизнь, платить за эту ошибку! Да, отец прав, предостерегая его против милых улыбок и податливого тела. Кароль все-таки лучше матери! Во всяком случае, она красивее, умнее и вообще «более высокого класса»! «Что-то я стал на каждом шагу употреблять это выражение. Надо следить за речью, пристанет такое словечко, потом не избавишься!» Жан-Марк окинул взглядом комнату, служившую столовой и гостиной, обставленную до уныния современно. Мать жила в стандартной квартире, в квартале новой застройки, состоящем из восьми одиннадцатиэтажных корпусов на берегу Сены, с частным сквером для малышей, подземным гаражом и продовольственными магазинами в первом этаже. Огромное окно, повсюду стенные шкафы, отопление под паркетом, бледно-зеленые стены, на полу тонкий плюшевый ковер цвета ржавчины, полированная мебель из клена, несколько бездарных картин в белых, как безе, вычурных рамах. «И при всем этом она как будто счастлива! — подумал Жан-Марк с изумлением. — Она ни о чем не сожалеет. И все только оттого, что этот приземистый грубоватый малый знает свое дело в постели… Какое скотство!»
Кто он, Антон Павлович Чехов, такой понятный и любимый с детства и все более «усложняющийся», когда мы становимся старше, обретающий почти непостижимую философскую глубину?Выпускник провинциальной гимназии, приехавший в Москву учиться на «доктора», на излете жизни встретивший свою самую большую любовь, человек, составивший славу не только российской, но и всей мировой литературы, проживший всего сорок четыре года, но казавшийся мудрейшим старцем, именно он и стал героем нового блестящего исследования известного французского писателя Анри Труайя.
1924 год. Советская Россия в трауре – умер вождь пролетариата. Но для русских белоэмигрантов, бежавших от большевиков и красного террора во Францию, смерть Ленина становится радостным событием: теперь у разоренных революцией богатых фабрикантов и владельцев заводов забрезжила надежда вернуть себе потерянные богатства и покинуть страну, в которой они вынуждены терпеть нужду и еле-еле сводят концы с концами. Их радость омрачает одно: западные державы одна за другой начинают признавать СССР, и если этому примеру последует Франция, то события будут развиваться не так, как хотелось бы бывшим гражданам Российской империи.
Личность первого русского царя Ивана Грозного всегда представляла загадку для историков. Никто не мог с уверенностью определить ни его психологического портрета, ни его государственных способностей с той ясностью, которой требует научное знание. Они представляли его или как передовую не понятную всем личность, или как человека ограниченного и даже безумного. Иные подчеркивали несоответствие потенциала умственных возможностей Грозного со слабостью его воли. Такого рода характеристики порой остроумны и правдоподобны, но достаточно произвольны: характер личности Мвана Грозного остается для всех загадкой.Анри Труайя, проанализировав многие существующие источники, создал свою версию личности и эпохи государственного правления царя Ивана IV, которую и представляет на суд читателей.
Анри Труайя – знаменитый французский писатель русского происхождения, член Французской академии, лауреат многочисленных литературных премий, автор более сотни книг, выдающийся исследователь исторического и культурного наследия России и Франции.Одним из самых значительных произведений, созданных Анри Труайя, литературные критики считают его мемуары. Это увлекательнейшее литературное повествование, искреннее, эмоциональное, то исполненное драматизма, то окрашенное иронией. Это еще и интереснейший документ эпохи, в котором талантливый писатель, историк, мыслитель описывает грандиозную картину событий двадцатого века со всеми его катаклизмами – от Первой мировой войны и революции до Второй мировой войны и начала перемен в России.В советское время оригиналы первых изданий мемуаров Труайя находились в спецхране, куда имел доступ узкий круг специалистов.
Федор Михайлович Достоевский – кем он был в глазах современников? Гением, величайшим талантом, новой звездой, взошедшей на небосклоне русской литературы, или, по словам Ивана Тургенева, «пресловутым маркизом де Садом», незаслуженно наслаждавшимся выпавшей на его долю славой? Анри Труайя не судит. Он дает читателям право самим разобраться в том, кем же на самом деле был Достоевский: Алешей Карамазовым, Свидригайловым или «просто» необыкновенным человеком с очень сложной судьбой.
Вашему вниманию предлагается очередной роман знаменитого французского писателя Анри Труайя, произведения которого любят и читают во всем мире.Этаж шутов – чердачный этаж Зимнего дворца, отведенный шутам. В центре романа – маленькая фигурка карлика Васи, сына богатых родителей, определенного волей отца в придворные шуты к императрице. Деревенское детство, нелегкая служба шута, женитьба на одной из самых красивых фрейлин Анны Иоанновны, короткое семейное счастье, рождение сына, развод и вновь – шутовство, но уже при Елизавете Петровне.
Не успел разобраться с одними проблемами, как появились новые. Неизвестные попытались похитить Перлу. И пусть свершить задуманное им не удалось, это не значит, что они махнут на всё рукой и отстанут. А ведь ещё на горизонте маячит необходимость наведаться в хранилище магов, к вторжению в которое тоже надо готовиться.
В новом выпуске серии «Polaris» к читателю возвращается фантастический роман прозаика и драматурга Н. Ф. Олигера (1882–1919) «Праздник Весны». Впервые увидевший свет в 1910 году, этот роман стал одной из самых заметных утопий предреволюционной России. Роман представлен в факсимильном переиздании c приложением отрывков из работ исследователей фантастики А. Ф. Бритикова и В. А. Ревича.
«Альфа Лебедя исчезла…» Приникший к телескопу астроном не может понять причину исчезновения звезды. Оказывается, что это непрозрачный черный спутник Земли. Кто-же его запустил… Журнал «Искатель» 1961 г., № 4, с. 2–47; № 5, с. 16–57.
Маргарита Хемлин — финалист национальной литературной премии «Большая книга — 2008», лонг-лист «Большой книги — 2010». Ее новый роман — о войне. О времени, когда счастье отменяется. Маленький человек Нисл Зайденбанд и большая бесчеловечная бойня. Выживание и невозможность жизни после того, как в войне поставлена точка. Точка, которая оказалась бездной.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Перед читателем открывается жизнь исправительно-трудовой детской колонии в годы Великой Отечественной войны. В силу сложившихся обстоятельств, несовершеннолетние были размещены на территории, где содержались взрослые. Эти «особые обстоятельства» дали возможность автору показать и раскрыть взаимоотношения в так называемом «преступном мире», дикие и жестокие «законы» этого мира, ложную его романтику — все, что пагубно и растлевающе действует на еще не сформированную психику подростка.Автора интересуют не виды преступлений, а характеры людей, их сложные судьбы.
Анри Труайя — псевдоним Льва Тарасова. Он родился в Москве в армянской семье в 1911 году, с 1917-го живет во Франции. Анри Труайя стал популярным писателем, он лауреат нескольких почетных литературных премий, в том числе Гонкуровской (за роман «Паук», 1938).Трилогию А. Труайя «Семья Эглетьер» критики назвали «одним из наиболее читаемых произведений французской литературы». В ее третьей, завершающей книге молодые Эглетьеры уже прочно стоят на ногах и создают собственные семьи. Конфликт поколений становится все острее.
Анри Труайя — псевдоним Льва Тарасова. Он родился в Москве в армянской семье в 1911 году, с 1917-го живет во Франции. Анри Труайя стал популярным писателем, он лауреат нескольких почетных литературных премий, в том числе Гонкуровской (за роман «Паук», 1938).Во второй книге трилогии «Семья Эглетьер» читатель встретит уже знакомых героев: тетушку Мадлен, чету Эглетьер и их детей, которые пробуют начать самостоятельную жизнь.Роман «Голод львят» на русском языке публикуется впервые.