Семка — матрос на драге - [3]

В обед Михайло выключил мотор, к нему подсела Ариша и на верстаке, расположенном в левой части драги, стала развязывать узелок. Егор и Семкин отец тоже полезли за бутербродами и пирожками, один лишь Семка стоял у стрелы и смотрел на берег. О еде-то он совсем и позабыл. Слушая, как булькает за спиной молоко в бутылке, он глотнул слюну. Чтобы подальше быть от обедающих, он быстро прошел вдоль палубы на корму, взобрался по лесенке на площадку и выглянул в дверцу — через нее по ленте транспортера уходит в море переработанная порода. Целые островки этой породы темнели в воде, и волны с шумом разбивались о них.

И вдруг Семке показалось, что кто-то зовет его. Он оглянулся. Михайло подзывал его рукой к себе. Мальчик подошел к верстаку.

— Ты что это, на месяц вперед наелся? — Михайло протянул ему кружку молока и ломоть домашнего хлеба.

С правого борта на них посматривал отец, сосредоточенно жевавший что-то.

— Не хочу, — сказал Семка, — я сытый.

— Можешь съесть половину, я не стану неволить.

Семка равнодушно взял хлеб и кружку молока и как-то нечаянно получилось так, что через три минуты все это исчезло. Обе щеки мальчика раздувались, на подбородке и губах дрожали капли молока.

— Ну попробуй скажи тут, кто из вас отец, а кто чужой, — заметил Егор.

Аришка усмехнулась, а Семка нахмурился.

И снова взревел мотор, и в огромной ребристой бочке загрохотали гравий и камни, засвистели ремни трансмиссий, и пол под ногами заныл, задрожал, запрыгал. И снова ринулись в воду ненасытные стальные черепахи, въедаясь в твердый берег.

У лебедок стояли матросы, Ариша и Егор, и время от времени крутили большие маховики. Отец всматривался в черпаки, в берег, подходил то к одной, то к другой лебедке, выкрикивал команду, если кто-нибудь из матросов мешкал. На Семку он и взгляда не кинул.

Ветер усилился, все больше качало драгу. Лодка билась о борт, ударялась и отскакивала, как мяч.

— Сделай кранцы! — крикнул сквозь грохот Михайло, подавая мальчику кусок автомобильной покрышки.

Семка жил у моря и отлично знал, что такое кранцы. Он отрезал ножом два больших куска покрышки, привязал к ним веревки и, вскочив в прыгающую лодку, прикрутил к борту. Теперь уже волна не грозила сломать борт: между бортами лодки и драги терлись и скрипели упругие кранцы. Кончив работу, Семка вытер о штаны руки и ловко вспрыгнул на палубу драги.

А по палубе уже гуляла холодная вода, плавучую фабрику кренило, и иногда приходилось на ходу хвататься за поручни, стенки и стрелу, чтобы не упасть.

К Михаилу подошел отец. Сапоги у него намокли, на усах и бровях тоже блестели капли. Он что-то крикнул и замахал руками, но моторист показал на уши и пожал плечами. И лишь когда отец закричал, напрягая голос, Семка разобрал, что он требовал заглушить мотор: драгу могло выбросить на берег и поломать.

— А мы ее чуток от берега в море отведем! — в ухо драгеру прокричал Михайло.

— Не морское это судно, драга! — загремел отец. — Для рек она предназначенная, ни одна еще драга не работает в море!

— А наша будет, Тимофей! — крикнул Михайло. — Будет!

Отец насупленно посмотрел на него, постоял у двигателя, потом махнул рукой и зашагал к лебедкам.

Напряглись тросы якорей, заведенных в море, завертелись маховики лебедок, и судно медленно двинулось в Байкал, навстречу волнам и ветру. Оглушительно грохотала бочка, дробя обломки скалы, гравий. Вода уносила вниз тяжелые крупинки драгоценного металла, и они просеивались сквозь несколько грохотов и оседали в особых шлюзах.

Внезапно Семка увидел, что Ариша шатнулась. Лицо ее залила бледность. Она стояла у маховика, закрыв рукою глаза. Укачало! Семка подбежал к ней и крепко вцепился в чугун маховика. Егор одобрительно кивнул ему, и Семка почувствовал себя уверенней. Много раз бывал он на драге, не раз матросы других смен ставили его к лебедке: «Учись, учись, пацан, может, пригодится еще!» — и Семка научился кое-чему.

И вдруг он почувствовал, что отец смотрит на него. Холодом ожгло Семкину спину. Он вобрал голову в плечи, съежился, но руки с маховика не отпускал. Отец мог ударить его, оттолкнуть — всего ждал мальчик, но от лебедки не отходил. Он крутил ее то вправо, то влево, и, если недостаточно далеко отводил драгу, Егор махал рукой, и Семка доводил драгу до нужного места. К нему подошел отец, постоял рядом, посмотрел, потом отвел Аришу к верстаку и, не сказав ни слова, ушел в машинное отделение. Семка торжествовал: значит, драгер ничего не имеет против того, что он стоит у лебедки, стоит как заправский матрос!

Когда смерилось, в море появилась светящаяся точка: моторка везла к ним ночную смену. Быстро пролетело восемь часов, и вот уже их команде пора на отдых. Семка утомился, ботинки его насквозь промокли, спина ныла, хотелось есть. Он стоял у лебедки и представлял: через каких-нибудь полчаса он очутится на сухой, теплой и неподвижной земле, главное — на неподвижной. Все время его так мотало и раскачивало, так мутило — просто не верилось, что рядом находится неподвижная земля, где не нужно хвататься за деревья и кусты, чтобы не упасть.

Замолк мотор, отец приготовился сдавать смену. Моторка с трудом пристала к драге, но каково же было удивление Семки, когда он увидел, что в ней никого нет, никого, кроме моториста.