Семилетняя ночь - [152]

Я никогда не испытывал страха перед морем. И никогда не был в Синей Бездне. И никогда ничего не писал. Поэтому мне не понять мучений писателя, заблудившегося в космосе, который на самом деле представляет собой белый лист бумаги. Но я, конечно, понимал, что его чувство вины – это не повод долгое время заботиться обо мне и о моём отце, не будучи нашим близким знакомым. Причём заботиться о нас бескорыстно.

«Я давно подозревал, что, возможно, О Ёнчжэ жив. И что именно он преследовал меня всё это время. Я не мог представить себе, кто ещё, кроме него, мог так поступить. Тем более что его тело так и не обнаружили. Я подумал, что вряд ли он делает это, чтобы наказать меня. Он не тот человек, который может оставить тебя в живых, если сам ещё не погиб. Если бы он хотел, у него была куча возможностей тебя убить. Но он вообще не дотрагивался до тебя все эти годы, а только гнал тебя на край мира, словно играл с мышкой. Это меня очень беспокоило. Время от времени я спрашивал людей об О Ёнчжэ, но никто его не видел. Спрашивал его родственников, управляющего клиникой, управляющего лесопарком и жителей деревни… И вдруг… Это случилось в июле прошлого года, когда мы с тобой жили в городе Тхэан. Во сне я вдруг вспомнил про имущество О Ёнчжэ. Я встал и в Интернете стал искать о нём информацию. Я выяснил, что медицинский центр был продан. Это означало, что О Ёнчжэ не умер. Прошло уже много лет с того события, вряд ли кого-то особенно интересовало, жив О Ёнчжэ или нет. Тем более что он не был преступником и не имел родственников, которые могли бы аннулировать[26] его паспорт. Именно тогда я получил письмо от твоего отца. Первое письмо. Там была всего одна строчка.

«Мне нужно поговорить».

Сынхван решил, что Хёнсу хочет с ним встретиться, и поехал к нему. Вышел старик с совершенно седыми волосами, его шея согнулась, зубов не было, а кожа имела желтоватый оттенок. Он шёл со связанными руками навстречу Сынхвану, прихрамывая на одну ногу. Этому старику было всего сорок три. Сынхван сказал, что именно в ту минуту он понял, что совсем не знает этого человека. В его глазах он прочитал то, о чем Хёнсу не говорил. Сожаление, боль, чувство вины, стыд, печаль, тоску, при этом в его облике была сдержанность, помогающая всё это контролировать. Мужчина, сидевший перед Сынхваном, был совсем другим человеком. Это был Чхве Хёнсу, с которым он ни разу не встречался на озере Серёнхо.

«О Ёнчжэ жив, – нарушил тишину твой отец. – Каждую неделю он приходит лечить мне зубы».

Сынхван не знал, что сказать, он не ожидал, что получит подтверждение своим давним сомнениям. Разве это возможно? Сынхван задал себе этот вопрос и сам же нашёл на него ответ. Возможно. Почему человек, который управляет своим имуществом, не может быть и волонтёром-медиком в тюрьме? Там вряд ли кому-то известно, кто он на самом деле, да и знать необязательно. О Ёнчжэ был для них просто ценным благотворителем. Не больше и не меньше.

Сынхван сказал, что рот моего отца выглядел как место, где взорвалась бомба. Почти все зубы выпали или сгнили. Целыми остались всего-навсего шесть. У отца вообще зубы были плохими. Это всё из-за бейсбольного прошлого. Он сказал, что каждый раз, надевая маску кэтчера, сильно сжимал зубы, из-за чего и зубы, и челюсти пострадали. С такими зубами он в ту ночь дрался с О Ёнчжэ и в результате потерял треть из них. А жизнь в тюрьме лишила его и остальных.

В середине июня прошлого года моему отцу сказали, что тюрьму посещает один дантист-волонтёр. Отец пошел к нему, рассчитывая получить хотя бы обезболивающее.

«Лицо врача было знакомым. Хотя он был в шапочке и маске. Моё сердце странно забилось, мне было неуютно. Врач рукой подал мне знак располагаться. Где же я видел такие тонкие пальцы? Думая об этом, я устроился в кресле поудобнее. Врач сел поближе ко мне, и наши глаза встретились. Я сразу его узнал. Было бы странно, если бы я его не узнал. Даже если его глаза вынуть из глазниц и выбросить куда-нибудь подальше, в пустыню, я бы всё равно их ни с чем не спутал».

Сынхван сказал, что прекрасно понимал моего отца. Ему тоже живо запомнились эти глаза, будто он видел их перед собой. Глаза с чёрными пустыми зрачками, раскрывающиеся, словно двери.

«Уже давно всякий раз, когда я читал твои письма, у меня появлялись сомнения. Может быть, он ещё жив. Может быть, ему удалось выжить и покинуть озеро Серёнхо? Потому что, кроме него, никто так упорно не стал бы преследовать моего сына. Мои предположения оказались правдой. Это меня потрясло, и мне стало очень страшно. Моя челюсть подрагивала. Я посмотрел ему в лицо. Он беззвучно улыбался под маской».

«Вы не разговаривали с ним?»

«Он сказал, что рано дрожать. Что он даже ещё ничего не начинал. Затем добавил, что, когда он закончит лечение, вставит мне протезы, но я не захотел продолжать. Пусть лучше я потеряю все зубы. Мне не хотелось не то что видеть, даже вспоминать его лицо. Я тогда подумал, что если у О Ёнчжэ возникло желание увидеть меня, ожидающего смертную казнь, то ему хватит и одного раза. Я вернулся в свою камеру и сел напротив стены. Смотрел на фотографии Совона, которые там висели. 14 лет, 15, 16, 17… Обычно это успокаивало меня. Каждый раз, когда меня мучили чувство вины, душевная боль, сожаление и раскаяние, а также по утрам, после сна, в котором я видел поле сорго, я смотрел на эти фотографии. И каждый раз, глядя на них, я уносился в другой мир, словно был под действием наркотиков. Я мог унестись в другой мир писем, которые ты мне отправлял. Я, словно привидение, улетал туда и наблюдал за ребёнком, который стремительно рос и, в конце концов, стал мужчиной. Однако в тот день я не смог туда перенестись. Место видений заняли кошмары. Интуитивно я чувствовал, что вокруг моего сына что-то происходит. И я понял, что я должен и могу сделать. Ты помнишь, кем я играл в бейсбол?»