Семидесятые (Записки максималиста) - [13]

18 мая

Письмо от Эдит Луцкер. Несколько лет назад эта пожилая, но весьма энергичная нью-йоркская дама — историк, прочитав мою книгу о бактериологе Вл. Хавкине "Судьба доктора Хавкина", 1963 г., заинтересовалась героем. Она получила от нью-йоркского исторического общества несколько тысяч долларов и отправилась туда, куда я и помыслить не мог, — в Индию и в Израиль, где собрала огромный материал о Хавкине (о том, что архив Хавкина находится в Иерусалимском университете, я ей сам и сообщил), и вот теперь она рвется в СССР, чтобы собрать материалы о Хавкине в здешних архивах. Пишет, что приедет 9 августа и пробудет до 24 сентября. С 18 по 24 августа — конгресс по истории медицины. А до этого и после она собирается ездить по стране, искать архивы (Одесса, Ленинград и т. д.).

Все это вздор. В год, когда антисемитские страсти достигли высшего накала, ехать в СССР искать материалы о еврее Хавкине — значит ничего не понимать в положении дел. Ей здесь ничего не дадут, никуда ее не пустят. Она просадит свои деньги в дорогах и сверхдорогих гостиницах «Интурист», но ей не позволят даже приблизиться к архивам. Живых свидетелей уже нет. Зачем же ехать?

Говорил по телефону с секретарем будущего Конгресса по истории науки Володарским (Институт истории естествознания). Он откровенно сказал, что не представляет себе человека, который сегодня поставил бы свою подпись на бумаге, рекомендующей американку главному архивному управлению. Написал в США, пытаюсь убедить г-жу Луцкер не ехать в СССР.

23 мая

Со мной подписали издательский договор на перевод с украинского книги В. Иваненко "Домик в море". Таким образом я как бы сравнялся с большинством наиболее талантливых наших прозаиков и поэтов. Они, как и я, большую часть времени заняты переводами бездарных творений провинциального (иноязычного) пера. Талант расходуется на публикацию бездарности. Талант порождает того, кто его же вытеснит на полках магазинов, библиотек. Что же мне обижаться, если Вас. Аксенов переводит казахский роман, а Инна Варламова — калмыков и монголов.

Арестован и осужден на три года лагерей церковный писатель Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин. А. Э. - натура общественная, бурная, с обостренным чувством справедливости. Еврей, самозабвенно преданный христианству (православный), бедняк, спешащий на помощь ближнему, политический поднадзорный, занятый тем, как бы помочь заточенному в тюрьму товарищу. Литературный талант его со всей несомненностью выявляется в его трехтомных "Очерках по истории церковной смуты (20-е-50-е годы, XX век)". Отличный публицист, он стремится в этой книге убедить читателя не литературными и демагогическими фокусами, а строгими документами.

В жизни А. Э. эпикуреец, добрейший человек. Семьи у него не было, жил один. По четвергам комнатка его, до крайности бедная, наполнялась молодежью. Пили мало, но спорили много. Спорили, как всегда, неистово и бестолково. Сам А. Э. был терпим в спорах, но молодые доходили до глупостей, крайностей. Что еще сказать? Добр, честен и потому в тюрьме.

28 мая

Вадим и Леночка Меникеры уезжают в Израиль. Едут с двумя маленькими детьми. Все оформлено. 4 июня вылет. Мы сидим в их уже разоренной квартире, смотрим на их бодрые и усталые лица, и странная тревога овладевает нами. Это как смерть близких людей. Пока умирают чужие — сердце молчит. Но вот ударило совсем рядом. Эти люди навсегда уходят от нас. Между тем и этим миром нет общения, нет связи. Уже от одной этой мысли становится зябко. А потом начинаешь думать об их и своей судьбе. В маленькую воюющую страну можно ехать, очевидно, лишь таким молодым, тридцатилетним, имеющим реальные знания (он — экономист). Я совсем, начисто не вижу себя там. Я там не нужен ни себе, ни им. Русский литератор, публицист, кому и что нового я могу сказать? Да по чести, и не так велики мои способности, чтобы они могли заинтересовать мирового читателя. А главное — всеми корнями, всем духом своим чувствую себя здешним.

29 мая

Магия цифр: в 1941 году, когда мне исполнилось 19, началась война; в 29 (1951) — родился мой сын, написан первый серьезный очерк о творце антибиотиков Игнатии Шиллере; в 39 лет (1961) родилась дочь, написана наиболее ценимая мною книга "Судьба доктора Хавкина". Сейчас, в свои 49, я стою опять перед каким-то важным событием. Удастся ли начать книгу о Войно-Ясенецком?

* ДОБАВЛЕНИЕ, сделанное 20 лет СПУСТЯ. В возрасте 59 лет, после того как на Западе вышли четыре мои книги, в 1981 году я вынужден был пойти работать уборщиком мусора в нью-йоркскую страховую компанию. Сегодня, когда мне 69 лет (1991), выпустив на Западе уже 7 книг 12 изданиями на пяти языках, не имею за душой ничего, кроме жалкой пенсии. Только что хозяин русской газеты в Нью-Йорке ради экономии закрыл мою рубрику "Америка — наш дом". — М. П.

3 июня

Последнее прощание с Вадимом и Леной Меникер. В их маленькой квартирке не менее полусотни друзей. У отъезжающих потерянные лица от усталости, переживаний и предстоящей разлуки. Шуток и смеха почти не слышно. Расставание навсегда или до встречи в Израиле. Огромный бородатый Михаил Занд — иранист, профессор Иерусалимского и Калифорнийского университетов, спокойно и деловито дает рекомендации колеблющимся: самому ему сначала дали, потом отобрали. Он отказался принять обратно советские документы, считает себя человеком без гражданства. Спокоен, уверен. Такому ученому и впрямь ничего не страшно. Остальным (в основном, гуманитариям) не так спокойно. Анатолий Якобсон пытается разрядить настроение и просит Занда подыскать ему в Иерусалимском университете должность грузчика: он будет переносить с места на место кафедру иранистики. Глядя на плечи и богатырскую грудь А. Я., можно действительно вообразить его перетаскивающим что угодно. Впрочем, кажется именно таким трудом этот блестящий литературовед сегодня кормит свою семью.