Скорое и столь неожиданное раскаяніе Аглаева всѣхъ оживило и распространило общую радость. Жена, съ восторгомъ и слезами, цѣловала его; сестра и мать съ неизъяснимымъ удовольствіемъ смотрѣли на примиреніе ихъ; но всѣхъ счастливве была Свіяжская. Ей всѣмъ были обязаны, и Холмская, схвативъ насильно руку ея, цѣловала со слезами, называя ее благодѣтельницею и Ангеломъ-хранителемъ всего семейства.
Вечеръ прошелъ нечувствительно, съ большою для всѣхъ пріятностію, a къ довершенію всего и Соничка не капризничала, и согласилась плясать подъ разстроенное фортепіано, на которомъ кое-какъ играла Софья. Аглаевъ наслаждался-бы въ полной мѣрѣ счастіемъ своимъ, ежели-бы воспоминаніе прошедшей жизни не отравляло его радости. Онъ горько раскаявался, что не умѣлъ устроить себя, поддался такъ глупо обману, и лишилъ себя истиннаго, достойнаго человѣка благополучія въ здѣшнемъ мірѣ – семейственной, спокойной, независимой жизни. Онъ проклиналъ виновниковъ своего бѣдствія – Фрипоненкова, Лукавину, Удушьева, Змѣйкина, и прочихъ; сожалѣлъ, что не послушался Радушина, и не уѣхалъ тотчасъ изъ Moсквы съ остававшимся y него капиталомъ. Тяжело вздыхалъ онъ, но – поправить ничѣмъ уже было невозможно! Передъ ужиномъ слуга подалъ ему водку, и онъ отказался. "Напрасно отказываешься," сказала Свіяжская;– "одна только неумѣренность пагубна, a передъ обѣдомъ и ужиномъ выпивать по рюмкѣ, тому, кто привыкъ, не можетъ быть вредно.
На другой день Аглаевъ всталъ рано, чтобы сдѣлать реэстръ долгамъ своимъ. Онъ написалъ, сколько былъ долженъ въ уѣздный городъ купцамъ, за взятые y нихъ товары и припасы, помѣстилъ другіе мѣлочные долги свои, всего тысячь до шести, но не имѣлъ духу объявить, что онъ долженъ еще Змѣйкикину около сорока тысячь. Онъ думалъ, что это поразитъ Свіяжскую и опять нарушитъ общую радость. Долго размышлялъ онъ, и наконецъ рѣшился подождать, не сказывать Свіяжской, въ надеждѣ убѣдить Змѣйкина на значительную уступку. Ему неизвѣстно было, что вексель его перешелъ уже въ руки Вампирова и представленъ ко взысканію. Аглаевъ предполагалъ, уладивъ съ Змѣйкинымъ письменно, тогда увѣдомить Свіяжскую и просить ея пособія. Съ сими мыслями одѣлся онъ и пошелъ въ садъ, гдѣ благодѣтельница ихъ семейства, по вчерашнему условію, ожидала его.
"Ну, что? Готова-ли твоя записка?" спросила она. – "Какъ? Только всего ты долженъ?" – продолжала Свіяжская, прочитавъ реэстръ и бросивъ на Аглаева проницательный взглядъ. "Я просила тебя быть откровеннымъ – пожалуста, скажи мнѣ всю правду!" – Я все написалъ – отвѣчалъ Аглаевъ, покраснѣвъ. Свіяжская догадалась, и не желая еще болѣе усиливать его замѣшательства, удовольствовалась на первый случай этимъ признаніемъ.
"Все будетъ заплачено" – сказала она, положивъ записку въ свой ридикюль. "Пойдемъ пить чай – насъ дожидаются."
У всѣхъ были спокойныя и веселыя лица, и тѣмъ болѣе еще, что Софья получила, съ нарочнымъ изъ Москвы, другое письмо отъ жениха своего, въ которомъ онъ увѣдомлялъ, что мачиха его, отъ нетерпѣнія уѣхать поскорѣе изъ Петербурга, вновь занемогла; но что теперь ей опять гораздо лучше, и, рѣшительно, черезъ нѣсколько дней они выѣзжаютъ. Письмо это было наполнено изъясненіемъ страстной любви, повтореніемъ прежняго, что нѣтъ человѣка счастливѣе Пронскаго во всемъ мірѣ, и клятвами посвятить Софьѣ всю жизнь. Разумѣется, такого рода письма пріятно получать невѣстѣ, a къ довершенію радости, и пламенная Пронская, въ длинномъ письмѣ своемъ къ Софьѣ, называла ее Ангеломъ, милою дочерью, единственнымъ другомъ; описывала ей, что она сначала занемогла очень легко, но болѣзнь ея усилилась болѣе отъ нетерпѣнія поскорѣе увидѣть Софью и довершить благополучіе сына. Софья была въ полной мѣрѣ счастлива, прочитавъ эти письма. Холмская также, съ душевнымъ удовольствіемъ, получила милое и почтительное письмо отъ будущаго своего зятя. Онъ приписывалъ и къ Свіяжской, и къ Аглаевымъ, очень умно, вѣжливо, и по родственному. Всѣ были довольны имъ, хвалили его, и поздравляли Софью. Она сердечно благодарила всѣхъ, въ особенности-же Свіяжскую, со слезами цѣлуя ея руку.
Вскорѣ послѣ того подали Аглаеву записку отъ Змѣйкина. Онъ съ негодованіемъ прочиталъ, и въ первомъ движеніи кинулъ записку на полъ, потомъ поднялъ, и хотѣлъ разорвать. – "Постой, любезный Петръ Ѳедоровичъ!" сказала Свіяжская. "Поступай съ нами по родственному и будь чистосердеченъ. Ты видишь, что мы тебя любимъ, желаемъ тебѣ добра и принимаемъ истинное въ тебѣ участіе. Имѣя полную къ намъ довѣренность, и, для собственнаго твоего блага, ничего безъ совѣта нашего не дѣлай. Дай сюда полученную тобою записку." – Право, тетушка, мнѣ совѣстно показать вамъ, что эти мерзавцы осмѣлились написать. Но, я самъ кругомъ виноватъ, войдя въ связь съ ними! Впрочемъ, это такая глупость, что отвѣчать ничего. – "Ежели ты никакой неблагопристойности, то дай – мы прочтемъ въ слухъ." – Неблагопристойностей нѣтъ никакихъ, но, еще повторяю вамъ, въ высшей степени глупость! – отвѣчалъ Аглаевь, подавъ записку, которую Свіяжская прочитала въ слухъ. Вотъ эта записка: "Дьяволъ! долголи ты будешь возиться съ своею старухою? Ты вѣдь такъ глупъ, что ежели не научишь тебя, то въ вѣкъ не поймешь, какъ тебѣ надобно говорить съ нею. Просто, подойти къ ней, и скажи: Je vous aime, je vous adore – que voulez vous encore (я люблю, я обожаю васъ – чего-жъ вы еще хотите?). Она отъ роду не слыхивала такого объясненія, и, вѣрно, на первый случай отсчитаетъ тебѣ, по крайней мѣрѣ, сто тысячь. А ежели она хоть немного заумничаетъ, то знаешь-ли что сдѣлай? Отступи нѣсколько шаговъ назадъ, потомъ подойди, съ молодецкою, что называется, закачкою, и воскликни ей: Коли любишь, такъ скажи, a не любишь, откажи! послѣ этого тотчасъ получишь деньги. Впрочемъ, дѣлай, что хочешь, только пріѣзжай къ намъ поскорѣе; да, смотри, не съ пустыми руками, a то да будетъ тебѣ стыдно! Одна тетушка надула тебя, какъ пошлаго дурака; отмсти за нашъ полъ, "обмани молодецки хоть эту старуху. Мы соскучились безъ тебя; отъ ѣды насъ всѣхъ отбило, бражка въ горлышко нейдетъ! На что такъ милымъ быть? Безъ шутокъ: пріѣзжай, братъ, поскорѣе; a ужъ не буду отказывать тебѣ въ ромѣ – пей, сколько душѣ угодно! Преданный тебѣ,
