Семейный вопрос в России. Том I - [14]
"Но эта мудрость и святыня - не про нас; мы - псы, и ведь это только в Евангелии давались псам крохи от стола господина их. Теперь нет и крох. И мы, голодные, десять лет грызлись, на одиннадцатый - загрызли одного".
Да, тут есть предмет для горести моралиста; но и есть предмет для мудрости законодателя. Ведь есть же попечительства о голодных, нужно также попечительство и попечение о злых. Тем более, что и злоба-то приходит на одиннадцатый год, скапливаясь десять лет и начинаясь просто с несчастия. Сегодня несчастен, завтра несчастен, а послезавтра - зол.
"Нов. Вр.", 1900.
III. Запоздалое судоговоренье
Вторично рассмотренное на суде дело Коноваловой окончилось вторичным оправданием жены убитого. Три месяца тюремного заключения по делу, предмет которого столь тяжек, есть, в сущности, не признание вины, а только напоминание, упрек, выговор за неосторожность. Присяжные ответили на вопрос суда, что "признают Коновалову виновною лишь в недонесении об убийстве мужа", и в этом полуотрицании, полуутверждении вины все стороны должны найти для себя удовлетворение, ибо в точности вина и была, и не была. Само собою разумеется, что уже одно равнодушное присутствие при убийстве мужа есть нечто чудовищное, невыносимое для совести, неразрешимое для ума размышляющего. Так мы судим a priori, и так это есть на деле a priori. Но a posteriori муж был для нее злейшим врагом, и это видели присяжные, и впечатление этой картины факта отразили в своем приговоре. А присутствовать при умерщвлении злого своего недруга и мучителя хотя тоже ужасно, но здесь главный ужас переносится на самую связь отношений и облегчается на лице виновном: виновное лицо или было тупо в этот момент, придавлено, или болезненно приподнято в ощущениях всем выжитым, перечувствованным, чего посторонние зрители или читатели газет не переживали и не чувствовали. Здесь - разница. Читатель или зритель судит норму и нормально, тогда как перед присяжными проходило исключительное положение и они справедливо судили его исключительно. Повторяем, главный ужас здесь заключается в связи отношений, которые держат в принудительном единстве людей не только не объединенных, но наиболее один другому враждебных. Чтобы войти в психику, которая развивается в этой принудительной связанности, нужно представить себе соквартиранта, с которым вы наняли одну комнату и у которого оказался весь образ жизни, весь склад души, все привычки, требования, убеждения диаметрально противоположными вашим. Вы ищете ночью покоя; он любит долгий сон поутру, а на ночь зовет друзей; вы хотите провентилировать комнату, он боится холода и не дает вам открыть форточку; вы любите солоно, он любит пресно; вам нравится кофе, он предпочитает чай; вы трезвы, он всегда выпивши и т. д. При всем миролюбии, вы будете стараться уходить из дома, и это вы сделаете тем нетерпеливее, чем тоньше организованы. Самый лучший человек так поступит, и не было еще праведника, который годы и годы и, наконец, десятилетия перенес бы сожительство в одной комнате с человеком, которого каждый шаг есть неуважение и презрение к терпеливому праведнику. О таких страдальцах мало рассказывается и в Четь-Минеях. Но есть один грешник, обыкновенный слабый человек, которому эта ноша предполагается посильною. Этот особенный человек называется "женою". Она любила пресно, "теперь полюби солоно"; "тебе спать хочется, а мне гулять"; "ты любишь чистоплотно, а меня эта чистоплотность томит". Идут под руку: один скоро, другой тихо. Шла-шла жена нога в ногу; полюбила и запах пота в непроветренной комнате, и выпивать с мужем стала, и то, и другое, и третье, а на десятом - оборвалось. "Не могу солоно". - "Понудь себя!" - "Принуждала, душа не выносит". Мы взяли соквартирантство, но нужно представить себе интимность семейной жизни, где люди сливаются до глубочайшей ниточки, чтобы воскликнуть: "Нет праведника, который до такой степени умер бы в себе, чтобы во всем и всячески, органически и духовно, в быту и привычках, приспособил себя к другому". - Одежда, и та рвется, не по мерке сшитая; лопается перчатка не того нумера; можно ли представить себе жену, женщину, чтобы она так же мало чувствовала, как каучуковый шар, который можно всячески раздуть, растянуть и надеть на какой угодно манекен без боли и разрыва. Вот почему при разнообразных распяливаниях манекена-жены местами "рвется". У Коноваловых порвалось. Шестнадцати лет уже жена, она девятнадцати лет равнодушно присутствует при удушении мужа. Была ли тут любовь? Смешно спрашивать. Равнодушие? - Тоже нет: это был самый для нее ненавистный человек на земле, и от которого она зависела. Собственно, и зависимость давно порвалась: осталась веревочка - паспорт, за которую он ее дергал. Странный муж; странная семья; странное супружество. Мы их допустили в быту и допускаем юридически: чтобы и не муж более, и не семьянин более - был паспорто-держателем, так сказать, антрепренером человека. Коновалова была в вечной антрепризе у убитого, и ее внешнее положение очень напоминает положение и духовное состояние собаки, которую чужой охотник выпросил у ее хозяина взять с собою на охоту. Не принадлежа ему "ни душой, ни телом", она, только выслушивая "пиль", - должна бежать туда, сюда, гнаться за зайцем или вспугивать бекаса. Связанность двух Коноваловых есть зависимость территориальная, без всякой другой связи, и их отношение есть отношение дерганья за веревочку. Нам думается, что суд присяжных, суд после убийства, есть прежде всего поздний суд, есть попытка что-то сделать после "расправы по закону Линча", печальную картину которого являет это дело. Здесь нужен более ранний суд; решение вовремя, когда один еще не погиб физически, а другой - нравственно. То есть нужно светлое и ясное законодательство о семейных запутанностях и судебная помощь в них людям, исполненная рассудительности, внимания и заботы. Тогда дела Коноваловых, - которых в подготовлении и в возможности сейчас легион, - не будут получать "уродливого решения", как жалуются все сейчас, но они предупредятся и исчезнут как уродство само по себе, как ненормальность сама по себе, для которой, раз она совершилась, уже и исхода, и суда, и нормы нет. Нам все проповедуют в суде уголовную хирургию; мы же напоминаем, что есть еще гигиена общества.
В.В.Розанов несправедливо был забыт, долгое время он оставался за гранью литературы. И дело вовсе не в том, что он мало был кому интересен, а в том, что Розанов — личность сложная и дать ему какую-либо конкретную характеристику было затруднительно. Даже на сегодняшний день мы мало знаем о нём как о личности и писателе. Наследие его обширно и включает в себя более 30 книг по философии, истории, религии, морали, литературе, культуре. Его творчество — одно из наиболее неоднозначных явлений русской культуры.
Книга Розанова «Уединённое» (1912) представляет собой собрание разрозненных эссеистических набросков, беглых умозрений, дневниковых записей, внутренних диалогов, объединённых по настроению.В "Уединенном" Розанов формулирует и свое отношение к религии. Оно напоминает отношение к христианству Леонтьева, а именно отношение к Христу как к личному Богу.До 1911 года никто не решился бы назвать его писателем. В лучшем случае – очеркистом. Но после выхода "Уединенное", его признали как творца и петербургского мистика.
В.В. Розанов (1856–1919 гг.) — виднейшая фигура эпохи расцвета российской философии «серебряного века», тонкий стилист и создатель философской теории, оригинальной до парадоксальности, — теории, оказавшей значительное влияние на умы конца XIX — начала XX в. и пережившей своеобразное «второе рождение» уже в наши дни. Проходят годы и десятилетия, однако сила и глубина розановской мысли по-прежнему неподвластны времени…«Опавшие листья» - опыт уникальный для русской философии. Розанов не излагает своего учения, выстроенного мировоззрения, он чувствует, рефлектирует и записывает свои мысли и наблюдение на клочках бумаги.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.
Книга выдающегося польского логика и философа Яна Лукасевича (1878-1956), опубликованная в 1910 г., уже к концу XX века привлекла к себе настолько большое внимание, что ее начали переводить на многие европейские языки. Теперь пришла очередь русского издания. В этой книге впервые в мире подвергнут обстоятельной критике принцип противоречия, защищаемый Аристотелем в «Метафизике». В данное издание включены четыре статьи Лукасевича и среди них новый перевод знаменитой статьи «О детерминизме». Книга также снабжена биографией Яна Лукасевича и вступительной статьей, показывающей мучительную внутреннюю борьбу Лукасевича в связи с предлагаемой им революцией в логике.
М.Н. Эпштейн – известный филолог и философ, профессор теории культуры (университет Эмори, США). Эта книга – итог его многолетней междисциплинарной работы, в том числе как руководителя Центра гуманитарных инноваций (Даремский университет, Великобритания). Задача книги – наметить выход из кризиса гуманитарных наук, преодолеть их изоляцию в современном обществе, интегрировать в духовное и научно-техническое развитие человечества. В книге рассматриваются пути гуманитарного изобретательства, научного воображения, творческих инноваций.
Книга – дополненное и переработанное издание «Эстетической эпистемологии», опубликованной в 2015 году издательством Palmarium Academic Publishing (Saarbrücken) и Издательским домом «Академия» (Москва). В работе анализируются подходы к построению эстетической теории познания, проблематика соотношения эстетического и познавательного отношения к миру, рассматривается нестираемая данность эстетического в жизни познания, раскрывается, как эстетическое свойство познающего разума проявляется в кибернетике сознания и искусственного интеллекта.
Автор книги профессор Георг Менде – один из видных философов Германской Демократической Республики. «Путь Карла Маркса от революционного демократа к коммунисту» – исследование первого периода идейного развития К. Маркса (1837 – 1844 гг.).Г. Менде в своем небольшом, но ценном труде широко анализирует многие документы, раскрывающие становление К. Маркса как коммуниста, теоретика и вождя революционно-освободительного движения пролетариата.
Книга будет интересна всем, кто неравнодушен к мнению больших учёных о ценности Знания, о путях его расширения и качествах, необходимых первопроходцам науки. Но в первую очередь она адресована старшей школе для обучения искусству мышления на конкретных примерах. Эти примеры представляют собой адаптированные фрагменты из трудов, писем, дневниковых записей, публицистических статей учёных-классиков и учёных нашего времени, подобранные тематически. Прилагаются Словарь и иллюстрированный Указатель имён, с краткими сведениями о характерном в деятельности и личности всех упоминаемых учёных.