Семейные тайны - [2]

Потом сомкнутые веки вновь обжег яркий свет и он полетел куда-то под аккомпанемент голосов, звучавших со всех сторон.

— Пулевые ранения в грудь. Давление восемьдесят на пятьдесят, падает. Пульс нитевидный, частый. Зрачки хорошие.

— Группа крови и перекрестная проба. Нужна полная картина. На счет «три». Раз, два, три.

Его тело резко дернулось вверх и опустилось. Ему все стало безразлично. Даже блеклая краснота посерела. Изо рта торчала резиновая трубка, и он не пытался избавиться от нее с помощью кашля. Он едва ли чувствовал в горле инородный предмет. Он вообще ничего не чувствовал и благодарил за это Бога.

— Давление падает. Мы теряем его.

Я давно потерялся, подумал он, рассеянно наблюдая за небольшой группой людей в зеленых халатах, сгрудившихся в маленькой комнате вокруг стола, на котором лежал долговязый светловолосый мальчик. Всюду кровь. Его кровь, осознал Филипп. Оказывается, это он лежит на столе со вспоротой грудью. Он смотрел на самого себя с участием праздного зеваки. Боль утихла, и от снизошедшего на него покоя и облегчения он едва не улыбнулся.

Он поднимался все выше и выше, пока сцена внизу не превратилась в жемчужное марево, а речь медперсонала — в неразборчивые отголоски.

И вдруг острая боль. Тело на столе дернулось от резкого толчка, всосавшего его в бренную оболочку. Он сопротивлялся, но недолго. Судьбу не переспоришь. Он вновь был в себе, вновь чувствовал и погибал.

Его следующее ощущение — покачивание в дымке дурмана. Рядом кто-то храпит. Комната темная, койка узкая и жесткая. В заляпанное окно сочится неяркий свет. Монотонно пыхтят и сигналят какие-то аппараты. Чтобы не слышать раздражающих звуков, он провалился в небытие.

Он находился в критическом состоянии два дня. Ему повезло — он выжил. Так ему сказали. Миловидная сиделка с утомленными глазами и седой врач с тонкими губами. Он им не поверил. И как тут поверишь, если головы от подушки не оторвать, а умопомрачительная боль возвращается каждые два часа, словно заводная?

Потом его навестили полицейские. Он был в сознании и чувствовал себя сравнительно сносно после дозы морфия, значительно притупившей адскую боль. Но не чутье. Он с первого взгляда узнал в вошедших полицейских. По походке, по обуви, по глазам. Они могли бы и не махать перед его носом своими удостоверениями.

— Закурить есть? — Этот вопрос Филипп задавал всем, кто проходил мимо. Он страдал без сигарет, хотя понимал, что у него не хватит сил даже на одну затяжку.

— Мал еще, чтоб курить. — Первый полицейский, изобразив отеческую улыбку, опустился на краешек кровати.

Хороший коп, устало отметил Филипп.

— Я взрослею с каждой минутой.

— Тебе повезло, что не умер. — Второй полицейский, сохраняя суровый вид, вытащил блокнот.

А это плохой коп, решил подросток. Он почти забавлялся.

— Мне все так говорят. А что произошло-то, черт возьми?

— Это мы собирались выяснить у тебя. — Плохой Коп приготовился записывать.

— Меня подстрелили.

— Что ты делал на той улице?

— Кажется, шел домой. — Филипп уже придумал, как вести себя на допросе, и теперь смежил веки. — Точно не помню. Может… из кино? — Придав голосу вопросительную интонацию, он открыл глаза. Плохой Коп, разумеется, не клюнул на его ложь, ну и черт с ним. Что они ему сделают?

— Какой фильм смотрел? С кем?

— Да не знаю я. В голове путаница. Я вроде бы шел-шел, а потом вдруг оказался в канаве мордой в грязь.

— Ты просто расскажи все, что помнишь. — Хороший Коп положил руку ему на плечо. — Не торопись.

— Все произошло очень быстро. Я услышал выстрелы… так мне показалось. Потом кто-то закричал, а в следующую секунду что-то взорвалось в моей груди. — Он почти не лгал.

— Машину видел? А того, кто стрелял?

Оба вопроса осели в мозгу, как ржа на металле.

— Машину, кажется, видел… темного цвета. Буквально одно мгновение.

— Ты ведь из группировки «Горячих»?

Филипп перевел взгляд на Плохого Копа.

— Иногда тусуюсь с ними.

— Три трупа из тех, что мы подобрали на той улице, были представителями «Племени». Им повезло меньше, чем тебе. «Горячие» и «Племя» — заклятые враги.

— Да, так говорят.

— В тебя всадили две пули, Фил. — Глаза Хорошего Копа светились участием. — Еще миллиметр, и ты скончался бы на месте. А ведь ты не глупый парень и должен понимать, что незачем обманывать себя, выгораживая подонков.

— Я ничего не видел. — Он никого не выгораживал. Просто хотел выжить. Если он проболтается, ему крышка.

— В твоем бумажнике нашли двести с лишним баксов.

Филипп пожал плечами и тут же пожалел об этом: движение отозвалось во всем теле острой болью.

— Вот как? Значит, мне будет чем заплатить за мое пребывание в этом «Хилтоне».

— Не умничай, паршивец. — Плохой Коп склонился к нему. — Таких, как ты, я вижу каждый божий день, черт возьми. Ты и дня не провел на свободе, как уже очутился в сточной канаве, истекая кровью.

Филипп и бровью не повел.

— Выходит, если меня подстрелили, я нарушил условия моего досрочного освобождения?

— Откуда у тебя деньги?

— Не помню.

— Ты крутился в районе наркоторговли.

— Вы нашли у меня наркотики?

— Возможно. Ты, конечно, не помнишь?

Хороший вопрос, подумал Филипп.

— Помнить не помню, а от порошка бы сейчас не отказался.