Семейные хроники Лесного царя - [18]

Без излишних пояснений указал на бездыханное тело медведицы с кровавой раной в боку, на троих притихших дрожащих медвежат, льнущих к остывающей спине матери. Яр кивнул. К сожалению, смерть уже забрала свою жертву, и оживить тело без крохотной искры жизни даже лесному владыке было не под силу.

«Царь» и воевода пересекли поляну и подошли к пойманному охотнику. Тот стоял на коленях, низко опустив голову, не порывался сбежать, удерживаемый ужасом перед болотной нечистью, что окружила его тесным кольцом. Перед двойником владыки нечисть расступилась. Человек поднял белые от страха глаза, челюсть его заметно тряслась.

— Зачем на мать поднял руку? — прохрипело Ярово подобие. — Или тебя деды-отцы заветам не учили?

— Пощади, Хозяин! — сообразил, признал-таки в чудовище лесного правителя охотник. — Не видел! Ей-богу, не видел ее детушек!

— Видел, — жестко перебил леший. — Продать, вестимо, задумал медвежат скоморохам для потехи. Целый день зайцев бил, куницу для вида выслеживал, вот и не доглядели за ним. Каюсь, мой промах, царь-батюшка.

— За всеми не уследишь, — простил воеводу Яр. — Развелось людишек слишком много, да о совести совсем забыли. Законов не помнят, ни лесных, ни собственных человечьих.

Охотник, слушая, затрясся еще сильнее. Порывался в ноги упасть, но болотная нечисть не дала, на резкое движение схватили за шиворот, встряхнули, чтобы не отводил глаза, когда с ним сам царь говорит.

— За умышленный вред смертью должен ответить! — прогремел Яр. И грозно шагнул к пойманному, замахнулся. Но не ударил.

Всхлипнув, охотник прикрыл голову руками.

— Правша, значит, — определил Яр с холодной злостью. Отступил на шаг.

Человек, не веря, что его живым оставили, робко выглянул, но руки опускать не решился.

— Быстрой смертью не отделаешься, — сообщил владыка. — Всю жизнь будешь помнить свой грех. Коли вправду раскаешься, повторно не согрешишь и другим станешь напоминать о завете, что я заключил с вашими прадедами — через дюжину лет прощу. До того дня ходи и мыкайся, на посмешище и поучение прочим смертным.

Охотник заорал от боли: правая его рука, от самой ключицы до грязных ногтей, загорелась невидимым огнем. Кости жгло и выкручивало из суставов. Мышцы сводило, они усыхали на глазах, истончались в пергамент, пока от руки не осталась какая-то скрюченная сухая ветка.

Поняв, что с ним сотворили, человек разразился бранью. То ли такой неумный попался, то ли решил схитрить и вместо многолетней пытки попытался добиться мгновенной гибели. Яр, вскипев, лишил его за непочтение левого глаза. И в отличие от руки глаз не пообещал вернуть через срок.

Кривясь от презрения и брезгливости, Яр обернулся к лешему:

— Примешь на воспитание сирот?

Тот взглянул на хнычущих медвежат, вздохнул:

— Приму, куда ж деваться. Дочурке отдам, пусть нянчится.

Распрощавшись с воеводой, лесной хозяин отвел своего двойника обратно в овраг, где вновь растворил в болотной жиже.

Яр не спешил разрывать тончайшие нити связи. Потратил несколько лишних минут, лежа в покое под покровом мха: тщательно осмотрел свои владения, обманчиво тихие в ночной темноте. Не удержался, заглянул на границу земель, нашел старшего сына — тот спал. Поэтому Яр не стал его тревожить и коснулся сознания верного своего коня Полкана. Тот обрадовался весточке из дома, в свою очередь доложил повелителю, что у них день прошел спокойно до скуки. Яр попросил задержаться на границе, ему хотелось перед долгим расставанием еще раз увидеться с сыном. Чудо-скакун обещал исполнить просьбу. Лесной царь улыбнулся, зная, каким изобретательным бывает его необыкновенный конь, когда дело касается проказ — даст урок даже шуликунам.

Следующими Яр незримо проведал своих младших. Он редко позволял себе «подсматривать» за повзрослевшими отпрысками, но сегодня сделал исключение. Тем более двойняшки нашлись на крыльце материнского дома, перед сном вышли насладиться прохладным ветерком и переливчатыми звездами на высоком синем небе.

— Козу подоил? — требовательно перечисляла Милена.

— Угу, — привычно невозмутимо кивал Драгомир. Он стоял, облокотившись на резные перильца и запрокинув голову к небу.

— Мать сказала, что долго не вернется, — напомнила дочь. — А корма ей задал?

— Матери-то? — фыркнул Мир.

— Козе! — рассердилась Милка.

— И козе, и поросю, и курям, — смеясь, перечислил брат. — И соседушке молока поставил крынку.

— Это правильно, — кивнула, поуспокоившись, Милена.

Яр не стал вмешиваться в разговор, разорвал связь, пока его не заприметили. Не хватало еще выставить самого себя тревожным папашей, эдаким петухом-наседкой.

— Папаня, что ль? — шепотом спросила Милена.

— Угу, заглянул на минутку, — подтвердил Драгомир, которому тоже мало нравилось находиться под тайным родительским присмотром. — Уже «ушел».

Милена прислонилась к фигурному столбцу, держащему козырек крыльца, тяжело вздохнула.

— Опять кого-то услышала? — обернулся к сестре Мир. — Воды принести?

— Нет, прошло уже, — отмахнулась Милена. Потерла пальцами лоб, сдвинув расшитую жемчугом ленту выше на волосы. Да торопливо поправила обратно, огладила ладонью толстую косу.

— Опять какая-нибудь медведица или рысь своих зверенышей в темноте потеряла. А ты за всех беспокоишься, — проворчал Драгомир. — Или деревенский ребенок заблудился, аукает, соплями хлюпает. Найдутся сами!