Семейные драмы российских монархов - [17]

Следственное дело о казнокрадстве имело и ещё один важный аспект — оно показало, как негативно относится к любимцу царя значительная часть русской знати. Рассмотрим этот аспект подробнее.

Окружение Петра Великого в русской исторической и публицистической литературе принято с лёгкой руки Пушкина именовать «птенцы гнезда Петрова», объединяя в эту группу ближайших сотрудников царя-преобразователя, представляя их себе как некую команду единомышленников. В действительности же эта группа была довольно разнородной, отличаясь и происхождением, и мотивацией. И тот же Пушкин очень метко обозначил эту разницу. Вспомним строки «Полтавы»:

Сии птенцы гнезда Петрова —

В пременах жребия земного,

В трудах державства и войны

Его товарищи, сыны:

И Шереметев благородный,

И Брюс, и Боур, и Репнин,

И, счастья баловень безродный,

Полудержавный властелин.

Потомок старинного рода, ведущего происхождение от одного из бояр Александра Невского, Борис Петрович Шереметев, обозначает один полюс, симпатию к которому поэт выразил одним словом — «благородный». На другом полюсе — упомянутый последним «счастья баловень безродный» — Александр Данилович Меншиков. Тот самый, о котором Пушкин позже упомянет в стихотворении «Моя родословная»: «Мой дед не торговал блинами, не ваксил царских сапогов».

Отношения между этими полюсами были, мягко говоря, недружелюбными. Родовое русское дворянство, которое, собственно, и обеспечивало воплощение в жизнь разумных и не очень замыслов царя-преобразователя, проливало кровь на полях сражений Северной войны, составляло костяк офицерского корпуса и государственного аппарата, с большим презрением смотрела на кучку безродных выскочек, которые пробились в ближнее окружение царя. Дело было не только в сословной спеси, в те времена происхождение, воспитание в определённой социальной среде формировало на всю жизнь стереотипы поведения человека, понятие о чести, достоинстве, и очень немногие личности могли преодолеть этот барьер и стать своими в «благородном сословии». У Александра Даниловича это не получилось.{4} И в итоге в среде русской аристократии Меншиков и его клевреты оказались на положении изгоев. С ними считались, перед ними порой заискивали, но искренних друзей и союзников любимец царя не приобрёл. Князь понимал — единственной гарантией его благополучного существования является царская милость.

Казалось, ему нечего опасаться — Пётр прощал своему любимцу всё, но как раз в это время здоровье царя серьёзно пошатнулось. Меншиков знал это лучше, чем кто-либо другой, — личным медиком царя был англичанин Роберт Эрскин, который до того более 5 лет являлся его личным врачом. История болезни Петра долгое время была предметом мифологии и спекуляций. Даже сейчас в публицистических работах можно встретить утверждения, что царь страдал венерической болезнью, от которой впоследствии и умер. Современные историки медицины, основываясь на сохранившихся документах, определяют болезнь царя как стиктуру уретры, осложнившуюся гнойным циститом и, возможно, хроническим гепатитом. Для лечения Пётр неоднократно пользовался минеральными водами, вот и в 1711 году, как раз перед свадьбой сына, он воспользовался услугами знаменитого Карлсбада.

А вот отношения с наследником у Меншикова не сложились. Алексей не любил князя за низкое происхождение, пренебрежительное отношение к себе, а главное — второй брак отца. Меншиков в свою очередь не воспринимал наследника всерьёз. Историк Николай Павленко приводит описание примечательного эпизода, показывающего характер их отношений:

«Однажды во время устроенного Меншиковым обеда, на котором присутствовали высшие офицеры дислоцированной в Померании русской армии, в том числе и царевич Алексей Петрович, зашёл разговор о дворе его супруги принцессы Шарлотты. Меншиков отозвался о нём самым нелестным образом: по его мнению, двор был укомплектован грубыми, невежественными и неприятными людьми. Князь выразил удивление, как может царевич терпеть таких людей. Царевич встал на защиту супруги: раз она держит своих слуг, значит, довольна ими, а это даёт основание быть довольным ими и ему. Завязалась перепалка. Меншиков возразил: „Ты слеп к своей жене, она тщеславна“.

Царевич воскликнул в ответ: „Знаешь ли ты, кто моя жена, и помнишь ли ты разницу между ней и тобой?!“

Меншиков: „Я это хорошо знаю, но помнишь ли ты, кто я?“

Царевич: „Конечно, ты был ничем, и по милости моего отца ты стал тем, что ты есть“.

Меншиков: „Я твой попечитель, и тебе не следует со мной так говорить“.

Царевич: „Ты был моим попечителем, теперь уже ты не мой попечитель, я сам умею позаботиться о себе, но скажи мне, что у тебя против моей жены?“

Меншиков: „Что у меня против неё: она высокомерная немка, и всё от того, что она в родстве с императором, но от этого родства ей, впрочем, будет мало проку, а, во-вторых, она тебя не любит, и она права в этом, ибо ты обращаешься с ней очень дурно; кроме того, ты своим видом не можешь возбудить любви“.

Царевич: „Кто сказал, что она меня не любит? Я очень хорошо знаю, что это неправда, я ею очень доволен и убеждён, что и она мною довольна. Да сохранит Господь ей жизнь, я буду с нею очень счастлив“.