Семенов-Тян-Шанский - [84]

— Я готов хоть завтра, — ясно, даже весело объявил Черский. — Я могу назвать места, в которых может находиться натуралист. Вот они — Яна, Индигирка, Алазея, Колыма…

— Да вы же больной, Иван Дементьевич!

— Не настолько, чтобы не ехать на Север. Я почту за честь, если меня пошлют в длительную экспедицию.

Петр Петрович молчал. Черский двадцать два года провел в сибирской ссылке. И эти годы страданий, нужды, бесправия подорвали его здоровье.

— Мое решение непреклонно. А все мои болезни отступят перед любимым делом, ради которого я живу, — повторил Черский.

Глава 28 РАДОСТИ И БЕДЫ

В 1892 году Генуя праздновала четырехсотлетие со дня открытия Америки.

На родину Христофора Колумба со всего света съехались гости. Петр Петрович прибыл в Геную официальным представителем русского правительства и Географического общества.

Вначале праздничная атмосфера старого итальянского города увлекала его.

Генуя цвела флагами, грохотала салютами, озарялась сполохами фейерверков. На фасадах общественных зданий и частных домов висели огромные портреты Колумба, на банкетах и званых обедах звучали тосты в честь открывателя Америки. Никогда еще люди не славили так путешественников, не интересовались так географическими открытиями. И всеобщая заинтересованность эта волновала Петра Петровича. Когда же он вглядывался в мелочи Колумбовых торжеств, то предприимчивость торгаша и пошлость обывателя оскорбляли его чувства.

Колумб хмурился с сигарных коробок, валявшихся по генуэзским улицам. Колумб мелькал на шейных платках щеголей, на чулках модниц. Великий мореплаватель призывал с рекламных щитов покупать колбасу «Колумб», рисовую водку «Кристобаль», посетить модный кафешантан «Каравелла».

Петру Петровичу было странно думать, что четыре века назад по узким улочкам Генуи бродил молодой Колумб. Его башмаки топтали эти же самые каменные плиты, тень его ломалась на этих мостовых.

Италия приурочила к Колумбовым празднествам свой национальный географический конгресс. Петр Петрович выступал на нем с докладом о русских географических открытиях.

— После открытия Америки путем, проложенным Христофором Колумбом, — говорил Петр Петрович, — на запад устремились испанские завоеватели, голландские и английские купцы. Люди всех наций, населяющих Европу, двинулись на запад в поисках новых земель, сказочных богатств, золота, пряностей.

В то же послеколумбово время русские устремили свои взоры, но не в сторону Америки, а на восток, к неизвестным далям Азиатского материка. Русские землепроходцы, начиная с Ермака, Семена Дежнева, Василия Пояркова, Ерофея Хабарова, кончая путешественниками наших дней, открыли необозримые земли, лежавшие до самого Тихого океана. Европа узнала от русских землепроходцев и географов о Сибири, о Камчатке, о Ледовитом океане. Благодаря нашим путешественникам стали доступны Аляска, Центральная Азия, горные страны Тянь-Шаня и Памира. Русские открыли Новый Свет с Востока, так же как Колумб открыл его с запада. В этом я вижу взаимосвязь и взаимное обогащение науки во все времена. В этом я вижу необходимость народов совместно познавать и устраивать наш мир для лучшей жизни…

Из Генуи Петр Петрович возвращался домой через Париж. Как обычно, он посетил Лувр, приобрел несколько картин голландских мастеров, заглянул в антикварные лавки. Он уже давно перестал мечтать о «своем Рембрандте» — зачем желать невозможного?

Блуждая по набережным Сены, он равнодушно наблюдал торговцев, художников, таких же любителей-коллекционеров, как и сам. То и дело слышал имена новых знаменитостей, но Мане, Курбе, Ренуар ничего не говорили ему. Глаза безразлично скользили по картинам импрессионистов.

— Мосье, уделите минутку. — Кто-то потянул Семенова за полу сюртука, осторожно, просяще.

Петр Петрович оглянулся: перед ним стоял седой старичок.

— Посмотрите, мосье, — старичок отвернул борт костюма.

Петр Петрович увидел маленький холст. Вздрогнул от неожиданности. Голова старика в черных растрепанных кудрях, резкие приподнятые морщины на лбу. Глаза — острые, пронзительные, полные скорби и муки. Кажется, старик вот-вот заговорит и Семенов услышит горькую исповедь о человеческих страданиях и бедах. Художественная сила изображения, психологическая глубина образа — нет сомнения, этот портрет принадлежит Рембрандту. Семенов так долго и внимательно изучал картины великого голландца, что узнает любую из них по одному мазку.

Петр Петрович смотрел то на картину, то на ее продавца и даже не чувствовал радости. «Настоящий Рембрандт! — стучало в его голове. — Рембрандт!» Радость к Петру Петровичу пришла значительно позже.

Петр Петрович отдал за Рембрандта все свои деньги. Зато «Этюд мужской головы» стал украшением его коллекции, он гордился им и долго был счастлив.

Увлечение Петра Петровича живописью имело непосредственное отношение к географии. В своих «Этюдах по нидерландской живописи» он писал: «Как и все виды обширных равнин нашего Севера, голландский ланшафт не поражает наблюдателя той постоянной и, можно сказать, торжественной, всегда одинаковой и потому до некоторой степени утомительной красотой, какую представляют горные и южные страны.