Семен Дежнев — первопроходец - [8]

Пинега здесь довольно широка и у изгиба противоположного берега имеет стремнины и водовороты, которые может преодолеть только ловкий и сильный пловец. Дай-то Бог, чтобы с Семейкой не случилось беды, как с тем мальчонкой, сыном кузнеца. Хотелось верить, что ничего не случится. Семейка был сильным и выносливым парнем.

Он плыл не спеша, взмахивая руками как вёслами, экономя силы. Когда доплыл до опасной стремнины, выложил все сэкономленные силы в сильном рывке вперёд, к берегу. Выбравшись на берег, отдышался, отыскал заросшую осокой старицу, от которой пахло тиной, стоячей водой. Нарвал большой букет белых лилий. Возвращаясь обратно, не стал рисковать и обошёл стремнину. Ниже её начинался перекат. До середины реки можно было пройти по каменистой отмели, где вода была по щиколотку. Далее глубина реки резко увеличивалась. Но здесь было уже спокойное течение.

   — Вот тебе белые лилии, — произнёс Семейка и положил охапку цветов у ног Ираиды.

С этого и началась их дружба.

Натрудится Семейка за день в поте лица, до ломоты в костях. Все Дежнёвы были трудолюбивы. Батюшка Иван не давал детям пребывать в праздности и безделии и внушал им, что без общего трудолюбия в доме не будет достатка. Вот покрылись луга сочной травой — чуть ли не в человеческий рост. И вся мужская половина семьи Дежнёвых, и сам отец, и старший уже семейный братец Тихон, и Семейка выходят на косьбу. Младшие ребятишки пасут скотину, собирают в лесу хворост. Покончив с косьбой, Тихон с Семейкой заготавливают строевую сосну, на новую избу. Отец надумал отделять старшего сына. А там ещё заготовка дров на зиму, рыбная ловля. В Пинеге хорошо ловится омуль, щука, нельма.

После ужина, когда вся семья отправляется на сеновал, на отдых, Семейка старается незаметно ускользнуть из дома. На речном берегу он поджидает Ираидку, отпугивая веткой тальника назойливых комаров. Вот наконец от тёмной опушки кустарника отделилась светлым пятном девичья фигура.

Трепетно бьётся сердце в Семейкиной груди. Мысли путаются, расплываются. Речь становится косноязычной, клочковатой. Он никак не может преодолеть мальчишеской робости. А Ираидка подзадоривает его:

   — Что ты словно в рот воды набрал, Семейка? Рассказал бы что-нибудь.

   — Дак вот... Тятенька решил братца Тихона отделять. Молодуха его на сносях.

   — Об этом вся деревня знает. Что ещё скажешь?

   — Омуль в бредень попался. Вот такой...

Семейка разводит руками, чтобы наглядно показать — какой огромный попался омуль.

   — Врёшь ведь, — с сомнением ответила Ираида. — Не бывает таких омулей.

   — Ей-богу, такой вот... Это уж точно.

Семейка разводит руками не так широко, но всё же утверждает, что рыба попалась внушительная. Разговор как-то не клеится, и тогда инициативу беседы берёт в свои руки Ираида.

   — Опять чёртушка к тятеньке приезжал.

   — Двинянинов, что ли?

   — Он самый.

   — Что ему от вас надо?

   — Тятенька как-то проговорился, что в должниках он у Власьки. Не знаю, говорит, как и рассчитаться с этим кровопивцем. Предлагаю ему три медвежьи шкуры и ещё десяток беличьих шкурок. А он отвечает — на что мне они.

   — Уж не надумал ли Двинянинов сосватать тебя за своего мордастого Игнашку?

   — Ну вот ещё... Скорее в омут брошусь, чем соглашусь выйти за такого рыхлого тюфяка.

   — Узрела, что ли, Игнашку?

   — Однажды Двинянинов с сыном приезжал. Хлипкий он какой-то, недотёпистый.

Разговор об Игнашке-мордастике всколыхнул в Семейке какое-то чувство растерянности, настороженности. Он с тревогой подумал, что и впрямь «чёртушка» Власий может при желании высватать Ираидку за сына. За невесту прощу, мол, голь перекатна, весь твой должок. А должок, поговаривают, немалый.

   — Присядем, что ли, — предложил он Ираиде.

Они присели на плавниковое бревно, выброшенное весенним паводком, у самой кромки воды. Перед ними спокойно серебрилась река. Было совсем светло, почти как днём. Северные белые ночи как будто и не были ночами и не сменялись сумерками.

   — Ой, съедят нас комарики! — вскрикнула Ираида, хлопая себя по щеке.

   — И на комариков найдём управу, — рассудительно сказал Семейка. Он высек огонь с помощью огнива и трута, подпалил и раздул комок сухого мха. А разгоревшимся мхом поджёг сучок и стал им размахивать, отгоняя комаров. Комары покружились над ними и отстали.

Семейка обнял Ираиду, прижал к своему крепкому мускулистому телу и спросил шёпотом:

   — Пойдёшь за меня, желанная моя кралечка?

   — Пошла бы. Ты парень что надо. Только по старым дедовским обычаям надо поступать. Пусть отцы наши сговорятся, как водится. Проси дядю Ивана прийти в наш дом посвататься.

   — Думаешь, тятенька твой не откажет?

   — С чего бы ему отказывать? Дежнёвых на Пинеге уважают.

Семейка ещё крепче обнял Ираиду и стал с жадностью целовать её в губы, глаза, подбородок и потом положил кудлатую голову к ней на колени. Уловил, как девичье тело напряжённо вздрагивало, трепетало. Осторожно он приподнял подол расшитого сарафана и прильнул к оголённым коленкам Ираиды. Девушка не противилась его ласкам и нежно гладила Семейкину голову. Когда же он дал волю рукам и попытался побольше оголить Ираидкины бёдра, белые, полные, аппетитные, она резко встала и оборвала его: