Семь сокрытых душ - [30]

– Не чертыхайся, – раздалось вдруг за спиной.

Ада удивленно оглянулась и увидела «Джека», который продолжал неторопливо обмахиваться веером.

– Я не чертыхаюсь, – не нашлась она, что сказать.

– Чертыхаешься. Я же слышу.

– Я ничего не говорила вслух!

– Ага, призналась, что чертыхнулась! Хоть и не вслух.

– Эй… послушай… Как там тебя?

– Это неважно, – фрик сложил веер и, вытянув губы трубочкой, засвистел какой-то мотивчик. При этом на его лице, запрокинутом к небу, разлилось такое выражение блаженства, будто находился он сейчас не в этом дворе среди развешанного на веревках белья, а на теплом тропическом пляже, где наслаждался ласковым шепотом прибоя.

– Ада, как ты меня нашла? – вернул ее внимание к своей персоне Вовчик, придя в себя после удивления, но так и не справившись с охватившим его смущением.

– Свои люди помогли, – уклончиво ответила она. Прав был Борис, когда говорил ей, что неожиданные визиты открывают истинное положение дел – вот и Вовчиков «секрет» так скоро раскрылся.

– Ты что-то вспомнила? – с надеждой спросил парень. – И потому приехала?

– Нет. Захотелось на тебя поглядеть да папочку вернуть. Изучила ее содержимое, но ничего для себя интересного не нашла. Впрочем, понятно уже почему, – усмехнулась она, красноречивым взглядом окидывая его униформу.

– Я тебе не говорил, кем работаю! Сказал где, но не кем! – как мальчишка бросился оправдываться Вовчик. – А это на самом деле детективное агентство! Ну и что такого, что я работаю в нем охранником?

– Он не врет! – подал реплику фрик, но Ада даже не оглянулась.

– Ладно, чего уж там. Скажем, я сама сделала ошибочные выводы, – примирительно проворчала она. – Забирай папку.

Она протянула пакет Вовчику.

– Сама соберу необходимую мне информацию.

– Зайдешь? – заискивающе спросил Вовчик, принимая пакет. – Чаем напою. Поговорим…

– О чем?

– О том, что нам дальше делать.

– А что делать, Вова? – пожала она плечами. – Жить, как раньше, ни больше, ни меньше.

– Но ведь…

– Я поняла, – оборвала она его. Не хватало еще при навострившем уши «пирате» обсуждать щекотливую тему возникшей угрозы. – Я тебе позвоню, не волнуйся. У меня свои каналы, разберемся с этим делом.

– Пожалуйста, не откладывай, – попросил Вовчик и жалобно улыбнулся.

– Я не откладываю важные дела. А ты, Володя, тоже думай. Вечером созвонимся, и ты мне расскажешь свою версию того, что произошло пятнадцать лет назад. Я же не помню, – развела она руками. Приободренный ее словами парень кивнул, а Ада развернулась, чтобы уйти. Странного, колоритной внешности молодого человека на лавочке уже не оказалось – исчез так бесшумно и быстро, будто растворился в воздухе. А может, его и не было?..

Уже спускаясь в метро, Ада спохватилась, что отдала Вовчику пакет не только с папкой, но и носками, и пожалела об этом так сильно, что даже повернула назад. Но в этот момент в сумочке зазвонил мобильный.

– Привет.

И все, он мог больше ничего не говорить. Просто молчать в трубку, и она бы наслаждалась этой тишиной, зная, что по ту сторону «провода» – он. Готова была слушать это безмолвие, где есть он, бесконечно. Слушать и дышать. Дышать и замирать.

– Ты где?

– В метро, – честно ответила Ада, приходя в себя.

– Встретимся?

– Где?

– Где скажешь, – усмехнулся он в трубку.

– Как обычно.

– Давай.

Их привычный диалог, в котором все им было понятно, который обманчиво носил налет прежних чувств и интимности, но которому не стоило придавать прежнего значения. Ада выбрала то кафе, в которое они частенько ходили с Борисом, чтобы убедиться, что это место больше не вызывает у нее прежних чувств. А он, возможно, воспринял ее предложение наоборот: что жалеет она о своих словах, произнесенных два года назад, и пытается все вернуть. Сам же Борис никогда не жалел о сказанном, просто потому, что каждая его фраза, каждый поступок были взвешены, наперед просчитаны. И только Ада стала из всего исключением. Его грехом. Его болью. И одновременно счастьем. Его самым большим достижением. И самым большим провалом. Его безграничной Вселенной и его камерой заключения. Всем. И одновременно ничем.

Как и он для нее.

Боярышники, 1998 год

К Новому году готовились со всей тщательностью: на этот раз в интернате ожидалось не просто празднество, а настоящее событие. «Настоящее событие» – это были слова воспитательницы Макароновны, повторенные следом за директрисой. Обычно новогоднее празднование представляло собой концерт самодеятельности в актовом зале, в котором собирались все воспитанники и персонал, а затем следовал праздничный ужин, на который подавали холодец, запеченную курицу с гарниром и пирог. Малышей укладывали спать сразу после боя курантов. А для старших в актовом зале устраивали дискотеку, к которой девочки готовились со всей тщательностью: неумелыми руками вырисовывали жирные «стрелки» в уголках глаз, щедро покрывали веки блестящими тенями, подводили губы яркой помадой. Частенько макияж воспитанниц напоминал боевую раскраску индейцев, а лица казались копией друг друга, потому что использовалась одна и та же косметика «на всех», да и способы ее нанесения не отличались разнообразием и тонким вкусом. Этот вечер был, пожалуй, единственным в году, когда щедро обменивались нарядами, аксессуарами и даже обувью, – претензии за испорченные юбки и блузки «товаркам» выдвигали уже в следующем году. Мальчишки же на дискотеку приходили в том виде, в каком обычно посещали занятия. Они толпились у стен и глупо ухмылялись, глядя на раскрашенных девчонок, выписывающих такие горячие движения бедрами, что позавидовали бы танцовщицы с бразильских карнавалов. А если кто-то из видных мальчишек в итоге отваживался пригласить на медленный танец одну из девочек, это становилось событием, которое долго еще обсуждалось. Хотя бывало по-всякому, и на танец мог пригласить не парень, по которому вздыхали большинство девчонок, а какой-нибудь аутсайдер, и тогда «даме сердца» не избежать было страданий от насмешек. Но в большинстве своем наряжались и красились не ради завоевания мужского внимания, а ради того, чтобы стать на пару недель героиней завистливых перешептываний.