Семь смертей майора Казанцева - [2]

Голова тут же пошла ходуном. Мир расфокусировался, поплыл, как изображение на теряющем сигнал телевизоре, а затем снова обрел четкие очертания.

Запиликала аппаратура на столике. Взвыл сигнал тревоги. Послышались шаги. Мое кристально чистое и прозрачное одиночество было в миг разбито, как соприкоснувшаяся с чугунной гирей хрустальная ваза.

Накатила волна слабости. Эх, рано я начал шевелиться. Оставалось снова распластаться на постели и прикрыть веки.

Послышались возбужденные и изумленные женские голоса:

– Он пришел в себя!

Началось мельтешение и столпотворение.

Мне стало хуже. Но я находил силы время от времени приоткрывать глаза. И тогда видел силуэты в белых халатах. Под халатами проглядывало зеленое сукно. Зеленое – это форма, вроде бы, военная.

Мне приоткрыли веко. Мигнули в зрачок фонариком, проверяя реакцию. Кольнули иголкой в ладонь, от чего я непроизвольно дернулся. Послышался мужской бас, изрекший короткое и емкое ругательство.

Снова шум и женское чириканье. Которое перекрыл все тот же густой бас, призвавший всех немедленно заткнуться. Когда галдеж утих, мужчина стал кому-то докладывать по телефону:

– Да, он вышел из комы… Да, в контакте. Да…

Да, да, да.

Я вдруг немотивированно разозлился и вновь попытался встать. Задело меня слово «кома», ставшее вдруг донельзя личным и пугающим. Получилось у меня неважно. Сильные руки аккуратно вдавили меня в постель.

Шприц. Укол. Беспамятство…

Очнулся я уже при электрическом свете. Место то же самое. И кровать та же. За окном разлилась тьма.

У постели на стуле возвышалась грузная фигура, сперва показавшаяся мне нечеткой, сотканной из клубов дыма.

Но так уж получалось у меня сегодня – все ирреальное обретало реальность и очертания. Передо мной нарисовался грузный мужчина лет сорока. Его старила седая густая шевелюра, похожая на песцовую шапку. Черты лица крупные, приятные. Лик в целом располагающий – такой донельзя русский. Глаза были прищурены по-доброму, как у дедушки Ленина.

«Ленин – вождь мирового пролетариата», – подсказал мне мой трудно контролируемый, но весьма полезный внутренний голос. Да и ладно, пролетариата так пролетариата.

– Здравствуй, – улыбнувшись, произнес посетитель. – Пришел поинтересоваться, как это оно, выйти из комы.

– Нормально, – через силу просипел я.

Действительно, было почти нормально. Я даже смог приподняться и прислониться спиной к спинке кровати.

– Тогда скажи, кто ты? – потребовал посетитель.

– Я… Я… Я это Я. С большой буквы, – усмехнулся я.

– Резонно. Тогда кто перед тобой?

– Звеньевой, – губы будто сами прошептали это слово.

– Уже хорошо.… Ну а как тебя зовут? Вспоминай! – хлестко прикрикнул гость, будто влепил мне пощечину.

– А я? Я…

– Ну же!

– Старьевщик. Просто Старьевщик.

Слово это стало камешком, вызвавшим обвал в горах. За него зацепилось еще одно слово, показавшееся мне очень важным – «Фрактал». А потом голова пошла ходуном. И меня понесло вперед, в шторм, как парусное судно, подхваченное шквалом воспоминаний, обрушившимся со всей стихийной жестокостью.

Я вспомнил все до мельчайших деталей.

Началась эта история совсем недавно. В Москве. В самом начале чудовищно душного и дождливого июня…

Глава 2

Старьевщик. Что-то пренебрежительное слышится в этом слове. Почти что мусорщик. Человек, собирающий мусор прошлого, живущий настоящим и не стремящийся в будущее. Так? Не совсем. Ведь я сам предложил этот оперативный псевдоним. Он меня вполне устраивал и ни в коей мере не казался постыдным. Ибо я и был старьевщиком.

Восемнадцать лет я искал старые и, как будто, никому не нужные вещи. Но однажды любая вещь может стать ключевой. Смотря, кто ищет и для чего. Впрочем, эти самые КТО оставались для меня величиной неопределенной и малопонятной. А для чего – вообще тайна, покрытая непроглядным мраком. Но если звезды зажигают, значит это кому-то нужно. А если вещь ищут с такими усилиями и бешеными издержками, значит, она кому-то жизненно необходима.

Кем я был до того, как стал Старьевщиком? Предыдущая жизнь прошла как сон. В ней тянул лямку капитан РВСН, после одного инцидента комиссованный по здоровью на нищенскую пенсию. А затем я нашел не то, чтобы новую работу. Я нашел себя.

И вот в итоге лежу на госпитальной кровати. Не в первый и, скорее всего, не в последний раз. Кстати, это ложе обладает рядом полезных значений. Прежде всего, оно означает, что если ты на нем, то, значит, еще жив. А выжить бывает порой совсем нелегко. Настолько нелегко, что это проходит даже не по разряду везения, а по категории чудес. Чудес, которых, якобы, не бывает, но они мне встречаются с неизменным постоянством.

Итак, как я оказался здесь, в госпитале Министерства обороны в Ближнем Подмосковье, известным тем, что здесь проверяли здоровье первых космонавтов? Конечно же, в результате выполнения специфических служебных обязанностей. И началось все со встречи со Звеньевым. Все мои неприятности и победы всегда начинались со встреч с ним.

Конспирация – каким количеством возможностей она обладает в наше высокотехнологичное время. Интернет, радиозакладки, засекреченная связь. Можно всю жизнь прожить и не увидеть своего куратора по спецслужбистским делам, а только бесконтактно получать задания, деньги и документы. Но Звеньевой предпочитал встречаться лично. Ему зачем-то обязательно необходим был разговор с глазу на глаз. Это правило выполнялось неукоснительно.