Семь сказок о сексе и смерти - [19]

Нас затолкали в фургоны без окон и увезли в облаке воя сирен. Уолтерса бросили на мою скамью в зоне ожидания полицейского участка, и он тяжело приземлился рядом. Он был удивительно спокоен. Как только дежурный офицер записал наши данные и отошел, Уолтерс склонился ко мне и прошипел на ухо:

— У тебя на левой щеке расцветает дивный синяк, девочка моя. Я полагаю, твое тело таит еще кое-какие секреты.

— Надежно таит.

Он кивнул и отвернулся. Вид у него был довольный, даже слегка веселый. Возможно, он улыбался.

— Вставай, толстая засранка! — рявкнул один из офицеров. — Ты уж как минимум у нас переночуешь.

Меня утащили, и я не видела Уолтерса всю ночь, и весь следующий день, и следующую ночь тоже. Меня заперли одну в крошечную камеру, исписанную граффити, где не было ничего, кроме пары досок, покрытых грубым серым одеялом. Мне не дали ни еды, ни питья. В углу стояла параша, но подтереться было нечем. Пол вонял мочой. Видимо, предыдущему заключенному не досталось даже параши. Я бывала в тюрьме и раньше. Я знала, чего ждать.

По крайней мере, было что почитать. Некоторые надписи относились к древним временам, к эпохе шоу “Джунгли”. Среди них попадались странные исторические лозунги вроде “ОДНА ЯДЕРНАЯ БОМБА МОЖЕТ ИСПОРТИТЬ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ” и “ДУХ НЕ УБЬЕШЬ” и самое загадочное: “ПОРНОГРАФИЯ — ТЕОРИЯ, ИЗНАСИЛОВАНИЕ — ПРАКТИКА”. Для нас порнография стала тем, чем когда-то была религия, — образом жизни, образом мышления, способом заработка. А изнасилования не бывает, если все женщины всегда и везде говорят да, да, да. Это понимает каждый.

Уолтерс сам пришел выпустить меня под залог. Когда это произошло — поздним утром второго дня, — я уже чувствовала себя униженной, немытой и обозленной. Ссать в одно и то же ведро, которое никогда не выносят, и не чувствовать отвращения к себе можно не очень долго — всего несколько часов. К тому же я смертельно боялась потерять диск.

Уолтерса впустил в мою камеру тот же самый офицер, что обозвал меня толстой засранкой. Мой метко нацеленный плевок попал ему в щеку, пока он возился с ключами. Он бы ударил меня, если бы Уолтерс — на этот раз в элегантном бежевом пиджаке и с длинным серым плащом на плечах — не остановил его руку.

— Я приношу вам свои извинения от ее имени, офицер. Она исстрадалась без душа и смены белья.

— Сними, блядь, одежду! — проревел мужик и захлопнул за собой дверь камеры. Мы с Уолтерсом на мгновение остались одни в крошечном помещении.

— Они тебя сначала обыщут, а потом отпустят, — прошептал он. — Разденься и отдай одежду мне. Отдай мне все. — Он внимательно посмотрел мне в глаза.

— А они разве не всех повязали прямо там? — Я начала срывать с себя одежду.

— На диске отмечены все, кто к нам приходил.

Уолтерс раздраженно и нетерпеливо протянул руку. Внезапно я поняла, что лишь двух посетителей не притащили в участок: девушку в зеленом шелковом платье с крошечными цветами и мужчину с тяжелыми перстнями холодного золота.

Совершенно незнакомые люди столько раз видели меня голой, что раздеться перед Уолтерсом ничего не стоило. Он — член семьи. У него хватило галантности с интересом понюхать крошечный диск, прежде чем сунуть его в карман. Потом он собрал всю мою одежду, но держал ее на вытянутой руке, едва касаясь кончиками пальцев, а я потрусила в душ, прикрывая груди.

Женщина-офицер осмотрела мое влагалище и задний проход при помощи тонкого фонарика с линзой на конце.

— Что вы ищете? — нагло спросила я, пока она таращилась мне в промежность.

— Наркотики, — рявкнула она.

“Подземелье” закрыли. Все окна и двери заколотили плексигласовыми панелями с желтыми наклейками — “Не приближаться”. Я отправилась туда наутро и почувствовала, что мне чего-то не хватает, пока стояла перед непримечательным кирпичным домом, где проработала почти три года — пять ночей через три плюс шестинедельный оплачиваемый отпуск, когда не знаешь, куда себя девать. Клуб стал моим домом. Я знала всех танцовщиц, всех тружеников секса, всех шоуменов, всех их обычных зверюшек, всех вышибал и охранников, всех нелегальных транссексуалов, которых мы нанимали вчерную, и Уолтерса, босса. Нашего босса. Он стоял за моей спиной и смотрел на разломанную дверь, над которой неброскими синими неоновыми буквами было написано “Подземелье” — прямо над аркой и ведущей вниз лестницей. Буквы не светились, потому что Э уже отключили.

Предательство и обман. Я повернулась к Уолтерсу.

— Почему меня не допрашивали? Почему не предъявили обвинение? Почему мы с тобой на свободе, а все остальные до сих пор в тюрьме? Ты знал, что они придут, ты же знал!

Его волосы блестят на солнце. Они крашеные. Ни один мужчина не может похвастаться таким цветом — цветом расплавленного красного золота. Цвет ненатуральный. Он сам ненатуральный. Он даже не порядочный.

— Милая моя София. — Он берет меня за руку, я отдергиваюсь. Он пожимает плечами. — Мы стали существенно богаче, чем три дня назад, а полиция получила богатый улов, который только наше первобытное шоу “Джунгли” и могли выманить на свет. Конечно, все это было подстроено. Не надо подозревать меня в дурновкусии. Ты что же, думала, такое ретро-шоу — это мое личное коммерческое озарение?