Семь шагов следствия - [2]

– Мертв, – пробормотал врач, вешая стетоскоп себе на шею.

Осорио кивнул, будто ему было достаточно и взгляда, чтобы прийти к тому же заключению.

– Если б я знал, что он уже мертв, не полез бы в ров.

– А почему вы полезли?

– Не знаю.

Сержант Рубен Флорес смотрел документы, извлеченные из кармана брюк погибшего.

– Где женщина, что видела, как упал в ров этот мужчина?

– С ней случился нервный припадок, ее увезли, – сказал кто-то.

– А это возможно?

– Что?

– Упасть в ров:

– Трудно, лейтенант. Впрочем, не знаю, но мне кажется, трудно. Чтобы упасть туда, надо взобраться на металлическую загородку. А вы видели, какая она высокая? Хотя с тыльной стороны она пониже.

– Это Хайме Сабас, – сказал Рубен, возвращая документы в бумажник.

– Сабита? – Херардо покачал головой, отказываясь верить в то, что услышал.

– Ты его знаешь?

– Да, он ухаживал за птицами.

Стоя, врач ждал, когда фотографы окончат свое дело. Лейтенант Осорио приказал произвести вскрытие, чтобы определить причину смерти Хайме Сабаса. В светлых сумерках наступающего вечера лишь с трудом можно было различить голубоватые отблески сигнального фонаря на крыше «скорой помощи».

– Где администратор?

– Он в отпуске, лейтенант.

– А кто его заменяет?

– Заведующий кадрами.

– Уже несколько дней, лейтенант, Сабита казался чем-то озабоченным. А ведь он был веселый, всегда улыбался. Трудно скрыть, если у тебя какие-нибудь огорчения, а у таких людей, как Сабита, это просто на лбу, написано.

– И не говорил, что у него случилось?

– Мы несколько раз спрашивали, но он отвечал, что это пустяки. Вот и сегодня…

– Сегодня?

– Да, сегодня он кое-что сказал, хотя, конечно, мало. Утром он пришел с пакетом под мышкой и попросил у меня разрешения отлучиться в десять часов. Сказал, что хочет сходить в полицию, сделать важное заявление.

– Не знаете какое?

– Нет. Я снова спросил его, чем он так озабочен, и он ответил, что это мелочи и чтобы я не беспокоился. Я разрешил ему отлучиться и снова спросил, не можем ли мы ему чем-нибудь помочь, в крайнем случае профсоюзная организация…

– Значит, он ушел в десять, как собирался?

– Не знаю, я его больше не видел. Я был занят списками… Сабита кормил птиц спозаранку, а потом помогал другим товарищам. Он был очень трудолюбив, постоянно находил себе дело у клеток. Я так и сказал человеку в очках, который искал его сегодня утром.

– Кто такой?

– Имени его я не знаю. Сегодня утром он зашел в контору и спросил, здесь ли работает Хайме Сабас. Кто-то ему сказал, что Хайме можно найти у клеток с птицами. Человек этот немного полноват, в светлом костюме. Похож на адвоката. Очки в черной оправе.

Осорио сделал несколько пометок у себя в блокноте. Потом поднес ручку к своим толстым губам, которые раздвинулись в легкой улыбке.

Служащий на кладбище Святой Ифигении скользнул пальцем по списку, перевернул еще одну страницу огромной конторской книги и по ней тоже провел пальцем. Дойдя до конца страницы, отрицательно покачал головой и громко захлопнул книгу.

– Нет, никакого Хосе Мануэля Трухильо здесь не значится.

– Он умер в июле тысяча девятьсот шестьдесят первого. – В речи стоящего перед служащим мужчины чувствовался едва заметный иностранный акцент.

Служащий поднял на него взгляд и поправил очки с толстыми стеклами.

– Очень сожалею, товарищ, но мы не можем произвести эксгумацию тела, которого не существует, то есть покойника, который здесь не похоронен.

– И все же, может быть, вы ошиблись?

– Вы говорили о фамильном склепе Трухильо, не так ли?

– Да, именно о нем.

– Но я же смотрел. – Служащий с досадой наморщил лоб. – Там захоронена лишь сеньора Хуана…

– Хуана Ревилья.

– Она самая. Впрочем, если вы так настаиваете, я просмотрю списки захороненных в общих могилах, хотя, конечно, странно… Не станут же там хоронить того, у кого есть фамильный склеп…

– Вы правы, – произнес мужчина с чуть уловимой ноткой неудовольствия.

Служащий смотрел, как он проходит под аркой, которая стоит как раз в центре кладбища, и направляется в глубь его. Он снова покачал головой и подумал, что этого человека вполне можно принять за кубинца, пока он не начнет говорить.

Мужчина остановился перед двумя ангелочками, которые держали в руках по оливковой ветви. Листья прикрывали голенькие тельца так, чтобы и детская нагота оставалась скромной. А ветви опускались ниже, обрамляя фотографию женщины и надпись под ней: Хуана Ревилья (1899-1958).

В граните были и другие ячейки, но они пустовали. Женщина смотрела на него сквозь стекло живым, но отсутствующим, будто идущим откуда-то издалека взглядом. Ее глаза казались двумя голубыми парусами на глади белого спокойного моря.

Он убрал высохшие ветки и положил у памятника букет красных роз. Не торопясь, будто располагал вечностью, присел на мраморную плиту, схватился за одно из бронзовых колец и попытался его повернуть. Это оказалось ему не по силам. Его молодое лицо исказила гримаса гнева. Потом оно смягчилось, и дрожащими губами он зашептал молитву.

Кончив молиться, осенил себя крестом и собрался было идти, но дорогу ему преградил отряд пионеров. Каждый на них держал в руках цветы, и он услышал, что говорят дети о Марти. Ему нравился цвет их галстуков, но он досадливо сморщился, когда заметил среди них негритяночку. Нет, этого нельзя допускать! Разумеется, нельзя!