Семь причин для жизни - [7]
Сегодняшнее общество, мягко говоря, не жалует врачей, которые осмеливаются считать, что патерналистскому лозунгу «Доктор знает лучше» не место в современной медицине. По большому счету, я полностью с ними согласна; хотя всегда есть предел тому, насколько честным ты можешь оставаться в секундной беседе с пациентом, умирающим у тебя на глазах.
Не знаю, почему так случилось именно в той ситуации, но однажды я опробовала иной подход, не столь покровительственно-утешительный. Пациент пробил своим телом лобовое стекло в ДТП. Молодой, лет за двадцать, хорошо сложен, с татуировками на руках и цепью на шее. Он весь истекал кровью, и мне пришлось зажать рукой рану на его горле, из которой хлестало, как из фонтана. Понятно, что сжимала я очень крепко. Он пожаловался, что я делаю ему больно, и попросил меня «отвалить ко всем чертям». Я ответила ему, очень мирно, что руку убрать не могу, потому что изо всех сил сдерживаю его кровотечение.
– Я умру? – спросил он вдруг.
– Мы делаем абсолютно все возможное, чтобы помочь вам. Знаю, это нелегко, но мне нужно, чтобы вы постарались оставаться спокойным, и тогда мы сможем доставить вас в больницу.
– НО Я УМРУ?! – завопил он уже во весь голос. Ему нужна была однозначность – «да» или «нет», а я не могла выбрать ни то ни другое…
– Но я умру? – повторил он громче.
– Вы серьезно ранены в нескольких местах. Мы доставим вас в больницу и сделаем все, что в наших силах, чтобы этого не случилось.
– НО Я УМРУ?! – завопил он уже во весь голос. Ему нужна была однозначность – «да» или «нет», а я не могла выбрать ни то ни другое: любой из ответов мог оказаться ложью, и никаких гарантий у меня не было.
И тут к нам подскочил опытный врач-консультант[5].
– Нет, вы не умрете!! – проорал он в ответ и пригвоздил меня взглядом, в котором явно читалось: «Да что с тобой?» Пациент немедленно успокоился, и мы вернулись к оказанию помощи, в которой он так нуждался, с ясным пониманием того, что на самом-то деле – да, он может и умереть.
В ситуациях, когда далеко не все под нашим контролем, именно слова утешения – зачастую лучшее, что нам приходится говорить, и я очень надеюсь, что те, кто захочет строго меня за это судить, не окажутся на месте истекающих кровью и борющихся за каждый вздох на тележке скорой помощи.
Реальность же такова, что некоторые пациенты смотрят на тебя расширенными от ужаса зрачками и очень хотят от тебя услышать, что все будет хорошо. И в конце концов, либо ты прав и с ними все и правда будет хорошо, либо тебе придется жить с выбором того, что ты сказал им в глаза неправду:
– Не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы все здесь для того, чтобы с вами ничего не случилось.
Я дежурила в анестезиологии, когда мне пришлось вводить анестетик Питеру, пациенту под семьдесят, для подготовки его к дальнейшей операции. Питер поступил к нам с огромным абсцессом, который требовал вскрытия и дренажа.
Операция была, по большому счету, внеплановой, но, в отличие от моей нынешней работы, не предполагала риска для жизни и не требовала общей анестезии. Питер явно нервничал, поэтому я ободряюще улыбнулась и постаралась, чтобы мой взгляд излучал как можно больше доброты. Затем мягко прижала маску к его лицу и попросила его расслабиться и дышать, как обычно, пока врач-консультант подбирал препараты и, склонившись к Питеру, проверял, работает ли катетер на тыльной стороне его руки. Я же нависала над его затылком и гадала, каким ему кажется выражение моего лица в перевернутом виде.
Весь как на иголках, Питер повторял мне, что хочет лишь одного – чтобы все это закончилось поскорее. Не волнуйтесь, отвечала я, все произойдет так быстро, что вы и сами не заметите. Страх у пациентов в больнице проявляется очень по-разному.
Один сжимается от ужаса при виде иглы, а другой, завидев ее, и глазом не моргнет; подавляющее же большинство реагирует в диапазоне между этими крайностями. Но если не считать вопящих от страха детей, пожалуй, я не встречала у себя в анестезиологии пациента нервознее Питера. Но если ты врач, ты приучаешься ожидать любой реакции из этого диапазона, и если страха в ней слишком много, он становится проблемой, которую тебе придется решать отдельно. – А страшно – это нормально? – спросил Питер.
Я ответила: да, конечно. И напомнила ему, что хирургическая операция не случается с нами каждый день и было бы странно не испытывать страха.
Если честно, я не осуждаю его страх. Потеря контроля над собственной жизнью, пусть даже всего на час, – перспектива, которая напугает любого. Лично я лежала под общей анестезией только однажды, когда мне удалили все четыре зуба мудрости сразу, а я при этом уже поступила в колледж. Но в те минуты, пока я ждала в операционной, меня мучил вопрос: а что бы чувствовала я сама, если бы оказалась в списке приговоренных к смертной казни за минуту до летальной инъекции? И каково это – при всем навалившемся раскаянии даже не контролировать сам факт надвигающейся смерти? Я погрузилась в это видение так глубоко, что пробудил меня мой же панический крик: «Нет! Я передумала! Я больше так не хочу!»
