Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин - [55]

   — Что мне прощать вас!.. Я и не сердился вовсе... Кто из нас, из людей, не бывал молод, когда играют силы и порою охота подразнить кого постарше тебя, встряхнуть его этак! А то думает, будто всего в этой жизни навидался! А его этак пугнуть!.. — И Офонас засмеялся, и глаза его светло-карие блеснули искорками...

Молодые купцы также рассмеялись, и один из них хлопнул Офонаса по плечу. Наперебой звали, приглашали они своего нового друга Юсуфа разделить с ними и другими, входившими в одну из купеческих общностей, трапезу. Офонас согласился.

Развернули скатерть на столе низком, длинном. Поставили пилав, только что приготовленный. Рис хорошо прожарился в масле, а вяленая баранина разварилась и сделалась не такой жёсткой. Подали и зелень. Особливо порадовался Офонас луку и чесноку, кои спасают десны от кровоточивости. Сам он уж почти все свои припасы лука и чеснока приел. Над большим плоским глиняным блюдом протягивались смуглые пальцы, украшенные кольцами с бирюзой. Офонас ел вместе со всеми руками, привычно уже складывая пальцы горстью...

Завершили трапезу красными яблоками и запили ячменной брагой, слабо похмельной; она бодрила, но хмель не ударял в голову. Молодые купцы переглядывались, а те, что постарше, поглядывали на них осуждающе. Один из молодых пересел подале от своего соседа, суроволицего рослого и мужественного человека зрелых лет. Другой из молодых купцов сел ближе к Юсуфу...

   — Сегодня вкусный пилав, — сказал сторожко первый из молодых, тот, что сидел теперь подле суроволицего.

Суроволицый кинул на него взгляд почти злобный. Офонас ничего этого не примечал, наслаждаясь чувством сытости и беспечности. Всех этих людей он видел дружественными к нему и сделался и сам дружественен и беспечен в их кругу...

Меж тем, сидевший подле Офонаса молодой купец строил молящие и смешные гримасы, на которые отвечали старшие купцы сердитым выражением лиц. Однако же, когда он состроил гримасу особенно потешную, самый старший из купцов этой общности хохотнул невольно и бросил коротко сквозь смех:

   — ...В последний раз!..

Офонас по-прежнему ничего не примечал.

   — Остались ли у нас ещё припасы этого вкусного мяса? — спросил старшего молодой купец, сидевший подле Юсуфа.

Старший помедлил, но всё же сделал движение головой, означающее утверждение — да, мол, остались...

   — Жаль, что дорого пришлось покупать у капудана, — сказал купец, сидевший подле суроволицего.

Молодые купцы глянули исподтишка на Офонаса, а он всё не примечал да не примечал...

   — Было тебе вкусно? — спросил его молодой купец, подле него сидевший.

Офонас тряхнул головой, отходя от чувства сытости, долившего, клонившего в сон...

   — Хорошо, хорошо, вкусно было!..

   — Только это не баранина, — сказал купец, сидевший подле суроволицего.

Офонас сделался в шутливом настроении и спросил шутливо:

   — Неужто свинина?..

И тотчас пожалел о таком своём вопросе. Как бы не догадали, что он «гарип», чужак, совсем гарип, совсем чужак. Ведь только чужак может голосом столь бестрепетным произнести означение животного столь нечистого... Но на сей раз ничего не приметили купцы... Молодые переглянулись, скрывая смех, сколько хватало сил скрывать. Они надували туго молодые крепкие щёки, силясь не прыснуть...

   — Хорошее мясо, хорошее! — повторил один из них...

   — Курица? Куропатка? — гадал шутливо Офонас.

   — Ты ведь знаешь, Юсуф, как оскудели у всех припасы. — Молодой купец уклонился от прямого ответа. — Приходится покупать мясо у капудана. Потому что капудан один владеет секретом...

   — Каким же секретом? — полюбопытствовал Офонас искренне.

   — Он знает, как солить и вялить такое мясо, — отвечал купец, опуская глаза с простодушием притворным.

Но Офонас не приметил этого притворства.

   — Да ты мне скажи, что мы ели? — любопытствовал Офонас. — Ты скажи! Больно мне хочется знать! Должно быть, дичина. А какая дичина?..

   — Не знаем, как тебе сказать, — отвечал купец, сидевший подле суроволицего.

   — Не томи! — разгорелся Офонас. Понимал, что любопытство его пустое, а всё же одолевало, долило его это пустяшное любопытство...

Купцы помолчали и снова переглянулись...

   — Верно, не знаем, как тебе сказать...

   — Да говорите вы, экие!..

   — Это крысятина, — отвечал наконец-то молодой купец, сидевший подле Офонаса...

Эти молодые купцы ожидали чего угодно; и более всего они ожидали крика, брани и драки; то есть ожидали всего этого от Юсуфа, обиженного ими. Но произошло перво-наперво иное. Офонас вскочил, кинулся на палубу и там изверг из желудка всё, что съел. Совсем малое время постоял на воздухе. Его пошатывало. Уши слышали конское ржание и притоптыванье копытами... Одно мгновение играли в глазах пёстрые смутные круги, переливались. Офонас воротился к сотрапезникам. Вошёл покойно, ступал неторопливо, будто ничего и не случилось...

Купцы глянули настороженно, испытующе...

И вдруг Офонас, лицо озлобив, как мальчишка, над коим посмеялись ровесники беспощадные, бросился на одного из молодых купцов, главного своего обидчика, стрывно повалил и ударил затылком о деревянный настил, а сам-то зубы сжал, губы тёмные приоткрыл... Купец пытался ударить его ногой в мягком сапоге и наконец двинул повыше паха... Офонас вскрикнул от боли и выбранился бранью русской... Кулаки прочих купцов заходили по его спине. Оттаскивали его прочь... Офонас бранился... Разбрасывал в стороны руки и ноги в беспорядочных ударах... Старший из купцов закричал, повелевал драку прекратить... Офонаса связали по рукам и ногам кушаками... Главный его обидчик сидел, вытянув ноги, и тёр сильно затылок ушибленный...