Семь ночей в постели повесы - [6]

Как отражение в вышине, она видела бледную девушку, лежащую прямо и неподвижно, как труп, под тяжелым одеялом, золотым, разумеется. Густые каштановые волосы зачесаны назад и заплетены в толстую косу, перекинутую на грудь. Девушку, лежащую в одиночестве. Мистер Меррик, похоже, не спешил заявить права на свою добычу.

Сначала Сидони сидела, прямая, как шомпол, на стуле, но в промокшем платье очень скоро начала дрожать и переоделась в ночную рубашку. Время шло, отмечаемое часами из золоченой бронзы на шифоньерке, и она забралась в кровать. Какой смысл оттягивать неизбежное?

Она мрачно гадала, проявил бы Меррик больше пыла, если бы вместо неопытной незнакомки здесь появилась ее сестра. Разумеется, он заманивал сюда Роберту не потому, что пылал к ней страстью. Он замыслил эту интригу, чтобы взять верх над своим кузеном – лордом Хилбруком. Это просто очередной жестокий поединок между заклятыми врагами.

Стиснув одеяло, Сидони призвала на помощь все свое самообладание. Но смелость ее дрогнула, когда она представила, как Меррик проталкивается в нее. Будет ли он ждать, чтоб она разделась? Должна ли она будет… дотрагиваться до него? Поцелует ли он ее снова? Как ни нелепо, но это ей самой казалось большой угрозой. Его поцелуй привел ее душу в смятение. Он был целомудренным, как поцелуй ребенка. Хотя тот факт, что Меррик уже давно не ребенок, лишал его искренней невинности.

Ее никогда раньше не целовал ни один мужчина. С желанием.

Как грустно, что ее первый поцелуй случился при таких отвратительных обстоятельствах. Грустно и, как ни стыдно признаться, немного обидно, ибо его поцелуй не был ей неприятен, хотя и должен бы. Поцелуй Меррика скорее заинтриговал ее, чем разозлил. Каково это будет, когда он позволит себе другие вольности – помимо поцелуев?

Нет, она не станет об этом думать. Не станет…

Легче сказать, чем сделать, когда она лежит в постели Меррика.

Хотя ее хозяин уже давно утратил законное право пользоваться именем Меррик. Ему следовало бы носить фамилию своей матери. Джозеф Меррик – сын Энтони, покойного виконта Хилбрука и его испанской любовницы, считавшейся женой. Когда младший брат виконта успешно оспорил их брак, Джозеф был объявлен незаконнорожденным. После смерти Энтони его племянник Уильям унаследовал титул Хилбруков и вражда между Джозефом и кузеном, возникшая еще в детстве, стала ожесточеннее.

Сидони поежилась. Нетрудно себе представить, какой была бы реакция Уильяма, когда бы он узнал, что жена наставила ему рога с его ублюдком кузеном, а ведь наверняка Меррик добивался именно этого. Напоминание о том, что сама жизнь Роберты зависит от того, что произойдет в этой постели, укрепило решимость Сидони. До тех пор пока дверь не открылась и Джозеф Меррик не возник в дверном проеме этой освещенной свечами комнаты.

Глубинный женский страх, густой и тягучий, как смола, угнездился в желудке Сидони, когда она приподнялась на подголовник. Меррик, прислонившийся к дверному косяку со скрещенными на крепкой груди руками, показался ей невозможно большим. Свет свечей мерцал на его изуродованном лице, придавая ему сатанинский вид.

В одних только бриджах и рубашке он должен был бы ужасно мерзнуть. Вероятно, у него какое-то сверхчеловеческое сопротивление холоду. Даже несмотря на пылающий в камине огонь, Сидони была рада золотому одеялу, которое согревало ее. И скрывало от его взгляда. Что было глупо. До конца этой ночи он сделает гораздо больше, чем просто посмотрит на нее.

Хозяин замка разглядывал ее с тем же изучающим любопытством, которое она заметила еще внизу. Она не представляла, о чем он думает? Он мотнул головой в сторону подноса на туалетном столике:

– Вы почти ничего не ели.

– Нет. – Нервозность лишила ее аппетита. Она не ела с самого завтрака, когда через силу заставила себя проглотить кусочек тоста и выпить чаю. Сидони сглотнула, чтобы смочить пересохшее горло, и постаралась придать голосу спокойствия, которого не было и в помине. – Было очень любезно с вашей стороны прислать мне еду.

Он пожал плечами, как будто это была ничего не значащая ерунда. В последние годы Сидони видела мало проявлений доброты и научилась ценить ее. Он прислал еще и горячую воду. После целого дня пути она чувствовала себя уставшей и измотанной – умывание чудесным образом восстановило ее силы.

– Не сочтите мое замечание за комплимент, но то, что вы делаете, – самая настоящая глупость.

Меррик разглядывал ее так пристально, словно намеревался выудить из нее все самые сокровенные тайны. Одна из этих тайн давала ей больше власти над ним, чем он мог себе представить. Дурное предчувствие затопило ее, стянув в тугой узел внутренности, уже и без того сжавшиеся в комок от страха. Знание, которым она обладала, было опасным, а в глубине души она знала, что как враг Меррик грозен и беспощаден.

Сидони села, прижимая золотое одеяло к груди.

– Под глупостью вы подразумеваете мое намерение переспать с вами? – язвительно спросила она.

В награду за свою резкость она получила кривую улыбку. У него был красивый рот, выразительный, достаточно щедрый, чтобы намекать на чувственное мастерство за пределами ее познаний.