Семь храмов - [33]

— Нет, со мной было по-другому. Примерно месяц назад я получил письмо, а через неделю пришло еще одно. Оба сейчас в столе у Олеяржа.

— Значит, полковнику было известно, что вы в опасности?

— Нет, я попросил жену передать их ему совсем недавно, только уже когда попал сюда. Теперь он ломает голову над тем, есть ли какая-нибудь связь между моим делом и делом Пенделмановой.

— Что было в этих письмах?

— Скажу, если вы согласитесь присматривать за мной.

— Выдвигаете условия?

— Боже сохрани, ведь я вам стольким обязан. Просто хочу элементарных гарантий. Везунчик, который однажды избежал смертельной опасности, в дальнейшем защищен от нее не более прочих. Хотелось бы подстраховаться.

— Хорошо. Когда я вам понадоблюсь, звоните. Но приоритет у Гмюнда.

— Учту. Итак, письма. Вся странность заключалась в том, что автор не написал их, а нарисовал. Линии, выведенные неумелой рукой, на первый взгляд дурацкая мазня. Но письма просто пышут злобой, уж поверьте. Иначе я бы сразу их выбросил.

— А как вы поняли, что они несут угрозу?

— На одном рисунке был я. Из спутанного клубка штрихов выглядывала моя кудрявая башка, обрамленная каким-то окошком, может, окном автомобиля. Я сразу ее узнал.

— А вдруг вас кто-то разыграл? Дети, к примеру?

— Не исключено. Но если бы вы увидели эти листочки, то сразу подумали бы, что кто-то нарочно пытался подражать ребенку. Я архитектор и в этом разбираюсь. Я нарисовал бы примерно так же, если бы взял карандаш в левую руку, хотя я и правша, и держал бы его, как мешалку для теста. Я уже попробовал.

— А что было на втором рисунке?

— Домики. Странные некрасивые домики без крыш. А рядом — несколько человек, то ли пять, то ли шесть, а может, и больше.

— Домики без крыш? Но почему?

— Я не жду от вас отгадки. Пускай над этим ломает голову полиция. Полковник ни за что не даст вам посмотреть на эти рисунки. Он поручил расследование одному из своих людей, мерзкого вида парню в кожаной куртке, якобы настоящему асу. Мне он, правда, показался всего лишь надутым гордецом.

— Его фамилия случаем не Юнек?

— Не помню; возможно, и Юнек. Выходит, вы его знаете. Если это он, я держал бы ухо востро. У него на уме куда больше, чем положено полицейскому.

— Мы, можно сказать, приятели, — заметил я, но прозвучало это не слишком убедительно.

Загир посмотрел на меня с сомнением и заявил, что на моем месте поостерегся бы переходить Юнеку дорогу.

Некоторое время я размышлял над его словами. В сколь же отчаянном положении находится Олеярж, если решился обратиться за помощью не только к профессионалу Юнеку, но и к такому аутсайдеру, как я. Он замаскировал это под мое сотрудничество с Гмюндом, однако явно надеется, что я помогу и ему тоже. Полковник подстраховался, дав мне в напарницы Розету; возможно, ей поручено распутывать следы, о которых я и понятия не имею. Возможно, и работа, только что предложенная мне Загиром — это тоже инициатива полковника, но я должен считать, что инженер действует за его спиной. Разумеется, полковник отнесся к нарисованным человечкам со всей серьезностью. Или же у меня попросту разыгралось воображение, а ничего этого и в помине нет?

— Полиция полагает, что между нападением на вас и почтовыми угрозами есть связь. А как, собственно, произошло нападение?

— Мне известно не на много больше вашего. В тот день меня ни свет, ни заря разбудил телефонный звонок, это был директор нашей фирмы — во всяком случае, так он представился. Голос, правда, звучал несколько странно, как-то хрипло, но в остальном это был знакомый голос; а хрипоту я приписал простуде или перепою. Мне, мол, нужно срочно приехать, в проекте нового жилого массива, который мы вместе делали, обнаружилась серьезная ошибка. Нет, он выразился иначе — «постыдная». Или «бесстыдная», я толком не разобрал. Я оделся и вышел на улицу. Чтобы подойти к гаражу, мне нужно пересечь палисадник. И вот только я открыл ворота, как кто-то надел мне на голову мешок — и меня куда-то повезли. Наверное, я что-то вдохнул, когда хотел позвать на помощь. Там здорово воняло спиртом, это последнее, что я помню, потом я отрубился. Эти сволочи чего-то набрызгали в мешок.

— Было еще темно?

— Как раз начинало рассветать.

— Вы никого не заметили?

— Нет.

— А когда вы очнулись?

— Только в башне, хотя тогда я еще не знал, куда они меня отволокли. На голове-то у меня по-прежнему был мешок. Меня разбудила кошмарная боль в ноге. Сначала мне ее проткнули, но совсем худо стало, когда они начали протягивать веревку между сухожилием и костью. Я опять потерял сознание, потому что это было невыносимо. Помню только, что меня кто-то раскачивает. И еще удары, когда я бился о стены. Мешок с меня уже сняли, руки были свободны, но сделать я ничего не мог. Только закрывал ладонями лицо и голову и прощался с жизнью, сам себе вызванивая отходную. Я то терял сознание, то приходил в себя… а потом все вдруг кончилось. Я остался на колокольне в одиночестве, летал себе туда-сюда, а вокруг царила жуткая тишина. Колокол словно умолк — это потому, что я уже был глухим как пень. И тут меня кто-то хватает — смотрю, а это ангел-спаситель: вы машете руками и что-то говорите. А потом — снова обморок.