Семь цветов радуги - [6]

Современницы нашей планеты,

Эта предельная синь,

Эти весенние светы,—

Исполнены древней отравы,

Пьянящей, от века до века,

Странника мировых пустынь,—

Человека.

1914

Опалила

ВЕСЕННЕЕ

Остеженный последним снегом,

Весну встречая, грезит лес,

И тучи тешатся разбегом,

Чертя аэродром небес.

Кто, исхищренный как китаец,

Из туч ряды драконов сплел?

А, под березой, зимний заяц

Оглядывает, щурясь, дол.

Вдали водоворотит море

На нажить хлынувшей реки,

И крыши изб на косогоре,

Как нежная пастель, — легки.

Не нынче ль смелой увертюрой

Смутит нас первая гроза?

Но солнце, из-за ткани хмурой,

Глядит на нас, как глаз в глаза.

Опять в душе кипит избыток

И новых рифм, и буйных слов,

И пью, как нежащий напиток,

Я запах будущих цветов.

Март 1912

Подольск

НОЧЬЮ СВЕТЛОЙ

Ночи светлой, ночи летней

Сумрак лег над далью сонной.

Цвет и краски незаметней,

Воздух дышит благовонный.

То река иль то дорога

Вьет меж потемневших пашен?

К небу ветви поднял строго

Старый дуб, суров и страшен.

Огоньки в окошках блещут,

Небо чище и открытой,

В нежной сини чуть трепещут

Пары телеграфных нитей…

1912

Подольск

ЦВЕТИКИ УБОГИЕ

Цветики убогие северной весны,

Веете вы кротостью мирной тишины.

Ландыш клонит жемчуг крупных белых слез,

Синий колокольчик спит в тени берез,

Белая фиалка высится, стройна,

Белая ромашка в зелени видна,

Здесь иван-да-марья, одуванчик там,

Желтенькие звезды всюду по лугам,

Изредка меж листьев аленький намек,

Словно мох, бессмертный иммортель-цветок,—

Белый, желтый, синий — в зелени полян,

Скромный венчик небом обделенных стран

4 июня 1912

Опалила

КРОТ

Роет норы крот угрюмый;

Под землей чуть слышны шумы

С травяных лугов земли:

Шорох, шелест, треск и щебет…

Лапкой кожу крот теребит:

Мышь шмыгнула невдали.

У крота дворец роскошен,

Но, покуда луг не скошен,

Людям тот дворец незрим.

Под цветами скрыты входы,

Под буграми — залы, своды…

Крот, ты горд дворцом своим!

Роет черный крот-строитель.

Темных, теплых комнат житель,

Он чертог готовит свой,

Ставит твердые подпоры

И запасы носит в норы,

Пряча в дальней кладовой.

Милый крот, слепой рабочий!

Выбирай темнее ночи,

Берегись сверканий дня!

Будет жалко мне немного

Повстречать, бредя дорогой,

Черный трупик подле пня.

1913

ТУМАН ОСЕННИЙ

Туман осенний струится грустно над серой далью нагих

полей,

И сумрак тусклый, спускаясь с неба, над миром виснет

все тяжелей,

Туман осенний струится грустно над серой далью в немой

тиши,

И сумрак тусклый как будто виснет над темным миром

моей души.

Как будто ветлы стоят над речкой, как будто призрак

дрожит близ них…

Иль только клубы дрожат тумана над серой далью полей

нагих?

Как будто птица, качая крылья, одна мелькнула в немой

тиши…

Иль только призрак мелькнул былого над темным миром

моей души?

Здесь было солнце! здесь были нивы! здесь громкий говор

жнецов не тих!

Я помню счастье, и поцелуи, и мной пропетый звенящий

стих!

Туман осенний, плывущий грустно над серой далью

нагих полей,

Свое бесстрастье, свое дыханье, свое молчанье в меня

пролей!

1913

Опалила

СУХИЕ ЛИСТЬЯ

Сухие листья, сухие листья,

Сухие листья, сухие листья

Под тусклым ветром кружат, шуршат.

Сухие листья, сухие листья,

Под тусклым ветром сухие листья,

Кружась, что шепчут, что говорят?

Трепещут сучья под тусклым ветром;

Сухие листья под тусклым ветром

Что говорят нам, нам шепчут что?

Трепещут сучья, под тусклым ветром,

Лепечут листья, под тусклым ветром,

Но слов не понял никто, никто!

Меж черных сучьев синеет небо,

Так странно-нежно синеет небо,

Так странно-нежно прозрачна даль.

Меж голых сучьев прозрачно небо,

Над черным прахом синеет небо,

Как будто небу земли не жаль.

Сухие листья шуршат о смерти,

Кружась под ветром, шуршат о смерти:

Они блестели, им время тлеть.

Прозрачно небо. Шуршат о смерти

Сухие листья, — чтоб после смерти

В цветах весенних опять блестеть!

Октябрь 1913

Опалиха

КРАСНЫЙ

ПОД УЛЫБКОЙ СОЛНЦА

И для них весною красной,

Под улыбкой солнца ясной,

Распускалися цветы.

К. Фофанов

В ТОМ ЖЕ ПАРКЕ

И в том же парке, давнем, старом,

Где, отрок, ранний свой восход

Я праздновал, вверяясь чарам

Бестрепетных озерных вод,

Где я слагал впервые песни,

С мечтой неверной о любви,

Где жизнь все слаще, все чудесней

Шептала в ветре мне: «Живи!»

Я прохожу чрез годы, — годы,

Исполненные бурь и смут,

А вкруг — все тот же блеск природы,

Все тот же мерный бег минут!

Как будто не было безумий,

Позорных и блаженных лет:

Я узнаю в июльском шуме

Былой, божественный привет.

И мил мне чей-то взор манящий,

И алость чьих-то близких губ,

И дождь, чуть слышно моросящий,

И зелень острохвойных куп.

Вы живы, царственные ели!

Как вы, жива душа моя!

Напрасно бури тяготели

Годин шумящих бытия!

Я — тот же отрок, дерзко-юный,

Вся жизнь, как прежде, впереди,

И кедра сумрачные струны

Мне под дождем поют: «Иди!»

Иду я, полон прежней веры,

К безвестным далям, к новым снам,

И этот день, туманно-серый,

Векам покорно передам.

Он был, он есть, — без перемены

Он будет жить в стихе моем.

Как имя нежное Елены,

Сплетенное с мелькнувшим днем.

6 — 7 июля 1912

Петровское-Разумовское

СКАЗКА

Я учусь быть добрым, я хочу быть ласковым.

Вы, стихов поющих верные хранители:

Это будет песня, это будет сказка вам!

Нежные признанья выслушать хотите ли?

В тайный бор дороги конному и пешему

Дикими кустами строго загорожены.

Там русалки вторят звонким смехом лешему;