Сельва умеет ждать - [26]

Сердце билось чуть быстрее, чем должно, и Ситту Тиинка нахмурился. Он не любил позволять себе слабость. Слабость — изнанка страстей. А страсти — враги разума. Утративший невозмутимость уже наполовину побежден.

Трижды глубоко вздохнув. Начальник Границы извлек из-под циновки кисет, расшитый мелким речным жемчугом, развязал тесемки, вытряхнул на пятнистую шкуру пригоршню костяных пластинок, испещренных прихотливым узором, не глядя перемешал и принялся выкладывать одна вплотную к другой. Семь рядов по семь костяшек в каждом. И в трех рядах пластинки, от первой до последней, сцепили края узоров.

Остальные — лишние — прочь, обратно в кисет. Четыре ряда по пять костяшек. Одну, наугад, — долой. Теперь линии сомкнулись в двух рядах. Три ряда по три костяшки, отбросив одну наугад. Один ряд слил узоры в короткую цепочку. Сколько ни раскладывай, в итоге всегда остаются три пластинки.

Древняя мудрость, полный смысл которой давно утрачен обитателями Тверди. Жрецы нгандва, как и дга-анги горцев, уверяют, что тайны вещих костей открыты им. Но почему-то слишком часто их толкования совпадают с устремлениями кормильцев.

Вот, например, рисунок, напоминающий ворота. Если сказать ххуту он означает «сиденье». А если хху-ту — «власть».

Жрец, кормящийся при войске изицве, увидев эту костяшку, тотчас посулил бы почтенному Начальнику Границы вечное владычество над горами, где он восседает прочно и нерушимо. Шаман Высокого Порога назвал бы ее напоминанием о необходимости подчиняться тому, кто восседает в Большой Хижине. А горный дгаанга, несомненно, узрел бы в этом знак свыше, явно повелевающий равнинному воителю отдохнуть от завоеваний, ибо в его руках и так уже немало власти. Кому же верить?

Не владея искусством правдивых прорицаний и опасаясь принять желаемое за действительное, Ситту Тиинка издавна предпочитал доверять своему разуму, и только ему. А костяшки помогали ему размышлять. Сейчас знак «ххуту» значил для него только одно: следует подумать о Подпирающем Высь. О Муй Тотьяге Первом, короле Сияющей Нгандвани, который десять и две весны назад, когда Сияющей Нгандвани еще не было, звался просто Мухуй и не был бит только самым ленивым из парней, живущих на обоих берегах полноводной Кшаа.

Почему Могучие избрали именно Мухуя? Неведомо. Но именно ему дали они право первым лакомиться пищей хальфах, и его, непутевого, уже не один, а целых десять раз, каждую весну, возили в таинственный мир, лежащий за Высью, где он сидел на совете великих вождей и молчал от имени Сияющей Нгандвани, а за это, если толстяк не лжет, ему показывали движущиеся и говорящие картинки и невиданных зверей, умеющих вытворять такое, что не всегда под силу и человеку. Однажды он видел даже Большого Отца, но издалека, а подойти и потрогать ему не разрешили.

Воистину, извилисты и туманны тропы Могучих!

Ведь множество юношей нгандва собрали они двенадцать весен назад, потом из множества выбрали многих, потом из многих — нескольких, и эти, прошедшие все испытания, стали кто Левой Рукой, кто Правой, кто Опорой Седалища — однако инкоси, королем, стал не умник Сийту из Кшаарри и не силач Ваяка из Кшан-тунгу, а глупый, толстый, жалкий Мухуй, зовущийся с того дня Муй Тотьягой Первым, от имени которого Могучие отдают приказы людям нгандва. В том числе и нынешний приказ — вести войско на юг.

Ситту Тиинка недоуменно пожал плечами.

Какой приказ?!

Он очень внимательно выслушал сотника, вернувшегося от Высокого Порога. Подпирающий Высь выразил глубокое удовлетворение успехами своей Правой Руки и повелел ему, Начальнику Границы, продолжать миротворческую миссию в горных районах королевства. И больше ничего. Можно повторно призвать Ккугу Юмо; тот наверняка подтвердит, что изицве понял послание правильно. А можно пригласить войскового жреца. Уважаемому старцу будет достаточно одного взгляда на кость ххуту, чтобы подтвердить: воля Творца совпадает с повелением высокочтимого владыки.

Хороший знак! Толкуется ясно и недвусмысленно: Подпирающий Высь — плох. Подпирающий Высь позорит Сияющую Нгандвани в совете великих вождей Выси. Его нужно менять.

На миг прижав костяшку ко лбу, Ситту Тиинка вернул ее в кисет.

Второй рисунок: круг, перечеркнутый крест-накрест.

Мйемпе. «Избранник». Или «безумец». Смотря как толковать.

Меж бровей изицве пролегла тонкая морщинка.

Да как ни толкуй — если и был среди избранных безумец, то это как раз плечистый Ваяка из Кшантунгу, двенадцать весен проживший под именем Канги Вайаки, Ливня-в-Лицо, а ныне, оказывается, называющий себя М'буулой М'Матади, Сокрушающим Могучих.

Парень Ваяка с детства был силен, как оол, и так же туп.

— Погоду чуешь? — весело осведомлялся он, держа Сийту на весу и примеряясь к бумиану. — А скажи, в каком глазу у тебя ща молния будет?

После этих беззлобных шуток Сийту терял способность предсказывать погоду на полнолуние, а то и на два, чем крайне огорчал сородичей. Впрочем, так Ваяка шутил со всеми сверстниками, хоть в чем-то превосходившими его.

Да уж, чего не бывает по молодости!

Следует признать: назначив Канги Вайаку начальником войска Сияющей Нгандвани, Могучие не ошиблись. Ливень-в-Лицо чтил их безмерно и спешил исполнить любое пожелание пришельцев еще до того, как оно было высказано. Почему и пострадал. Однажды не угадав, он был низвергнут с высот. И пошел в Яму Позора покорно и бессловесно, как нуул, ведомый на бойню, избавив тем самым Ситту Тиинку от грустной необходимости рано или поздно угощать его отваром мшьякки. Нет, Засуха-на-Сердце не таил детских обид.