Сельва не любит чужих - [21]

Нет, седовласый категорически отрицал уловки. И, в сущности, был прав, потому что это была именно война. Однако Роджер Танака не имел права произнести такого слова вслух. У него на Ерваане осталась старуха мать, и невеста, и сопляк-племянничек, которого нужно еще ставить на ноги. Им и так нелегко дожидаться Роджа пять лет, а уж получать цинковый ящик и вовсе ни к чему. Конечно, автоматы есть автоматы, но в лесу от них мало толку, а самодельные мушкеты унсов бьют навылет с семисот шагов, и промахов почти не бывает.

— Скажи ему, — инженер не слышал себя и очень опасался, что голос предательски дрожит, — что нашей вины нет. Мы только строим. Не будет нас, придут иные. Нас нанял король. Если он обратится к Его Высочеству наместнику…

— Хватит! — переводчик не дал Танаке договорить, переводить он тоже не стал. — Незачем вуйку слушать, как ты лжешь. Если вы — ни при чем, то для чего там был ваш белесый? Он стрелял из лучемета, и моя пуля догнала его! А что касается короля, то ваши ручные макаки для нас не власть, и вы прекрасно это знаете!

Этот, который моложе, был вовсе не прост. И он знал, что такое лучеметы.

«Помимо унсовских кланов, — всплыло в памяти инженера, откуда-то из самых ее глубин, — планета заселена ограниченным числом лиц, высадившихся там в период Кризиса. Экипажи поврежденных космофрегатов, дезертиры, беглые военнопленные. С унсами поддерживают дружественные отношения, нередко бывают приняты в кланы, однако жить предпочитают отдельно…»

Только что свежая сорочка уже совершенно промокла.

— Вы землянин? — глупо спросил Роджер Танака. Ответ можно было спрогнозировать.

— Мой отец был землянином, — усмехнулся толмач. — А теперь говори дело. Не заставляй вуйка терять время понапрасну. Ты понял меня, человек?

Может, это было очередной глупостью, даже наверняка, но почему-то Роджер решился говорить прямо, как стоящий перед ним старец. В конце концов, этот, который моложе, он понимает, что такое Земля, он должен был слышать о ней от родителя. Чем черт не шутит?

— Скажи ему: в этой игре ему не выиграть, — сейчас инженер Танака был полностью, абсолютно искренен, и плевать ему было на всех и вся, тем более что пять «жучков» он собственноручно обезвредил еще месяц тому. — Возможно, они перебьют нас, и еще кого-нибудь, и еще. Ну и что? Ставки слишком высоки, ты-то должен хоть что-то понимать, человек! Скажи ему это и еще скажи: правительство готово перевезти вас в один из Внешних Миров, ничем не хуже этого. Не всех сразу, но постепенно — всех. Вам даже дадут подъемные!

И, наверное, столько боли было в голосе Роджера Танаки, что на сей раз толмач кивнул, а в глазах его появилось нечто, немного похожее на уважение.

Он перевел, и видно было, что перевод дается ему нелегко. А когда заговорил старик, тот, который моложе, начал переводить его речь от первого лица. Это оказалось для него трудным делом, и он с усилием подыскивал слова, косясь на вуйка, говорившего безостановочно и плавно.

— Ты говоришь: уходите? — сдержанно, не повышая голоса, говорил старик. — Ты говоришь: вам подарят новую землю? Я стар, мальчик. Я старше всех, кого знаю. И я не могу понять: неужели родную землю можно продать тому, кто захочет ее купить? Разве мать отдают насильнику, подчиняясь его мощи? Неужели ты сумел бы поступить так?

Говоря, он внимательно следил за побагровевшим лицом Роджера Танаки, и в глазах его не было ненависти.

— Я, Тарас Мамалыга, вуйк рода Мамалыг, говорю от своих людей и от семи родов, готовых нас поддержать: по-вашему не будет. Эта планета стала нашей матерью, а мать не дано выбирать никому, но если бы нам было дано, унсы не пожелали бы себе иной. Нам нет дела до равнин, но здесь, в предгорьях, наша земля, и Железный Буйвол не будет пастись в наших огородах. Мы живем мирно, человек, и пока ваша тропа еще не пересеклась с нашей, мы будем вести себя мирно. Но если те, кто послал тебя, хотят войны, то, клянусь Незнающим, мы станем сражаться с вами, и мы сможем пролить нашу кровь…

Бесхитростное красноречие вуйка Тараса, пускай и не в лучшем из переводов, не оставило бы равнодушным даже утес. Произнеся последние слова, он простер руки, и в салоне воцарилось липкое, напряженное молчание.

И вдруг Роджеру Танаке сделалось совсем легко, словно тяжелый камень упал с плеч и укатился куда-то вдаль.

О чем, собственно, разговор? Он всего только инженер-путеец, он не дипломат и не военный, и ничего подобного не предусмотрено ни одним из пунктов контракта. Пусть заказчики делают, что им угодно, и если им угодно воевать, пускай воюют, но — без него, Роджера Танаки! Завтра же он уедет отсюда на базу и потребует депортации. До ближайшего рейса менее трех месяцев, и война не выкатится на равнины, это уж точно. И вот тогда, когда все здесь закончится, но ни минутой раньше, он готов вернуться к прокладке магистрали! — Скажи ему: я желаю унсам удачи! Это прозвучало настолько звонко и бесхитростно, что даже старый унс, кажется, понял без перевода, и в почти незаметных среди морщин глазах мелькнули веселые искры.

Затем вуйк кивнул и протянул инженеру руку. На сей раз рукопожатие было крепче, нежели раньше, хотя лицо старика по-прежнему напоминало бесстрастную маску.