Сельский врач - [7]
«Богатырь мужчина», — подумал о нем Василий.
Когда старик-фельдшер представил Тихону Ивановичу нового доктора, тот приветливо улыбнулся и протянул мускулистую, как у молотобойца, руку.
— Вы, говорят, искали меня вчера. Извините, Василий Сергеевич, в райкоме был, — сказал Грушко. Голос у него негромкий, чистый.
— Садись, Тихон, подвезем, — пригласил было Корней Лукич, но тут же, спохватившись, добавил с улыбкой. — Хотя что это я приглашаю тебя, знаю ведь не сядешь, не любишь транспортом пользоваться.
— Что верно, то верно, не люблю, отцовский понадежней будет, — в тон фельдшеру ответил Грушко и обратился к доктору. — Мне говорили о вас в райкоме. Приходите завтра вечерком часам к пяти, возьму вас на учет.
Василий снова сидел на бричке рядом с фельдшером.
Почуяв близость дома, Молния бодрой рысцой бежала по мягкой луговой дороге.
— Ну вот, Василий Сергеевич, еще с одним жителем Федоровки познакомились нынче. Обратили внимание на ноги Тихона?
— Ноги, как ноги, шагает крепко.
— То-то и есть — крепко. А ведь я, грешным делом, думал — инвалидом человек останется, с костылями век ходить будет. Ранен был на фронте. Вернулся он из госпиталя уже после войны. Вижу, хромает человек, а в больницу глаз не кажет. Я к нему, как полагается, домой, что такое, мол, Тихон, зайди, покажись. Еле затянул в больницу. Смотрю, с ногами-то дело — швах. Я ему парафин и костыли в руки. Вот тебе, говорю, помощники. От парафина не отказался, а костыли не взял. Ты что, говорю, в своем уме? В своем, отвечает, мне, говорит, один умный человек сказал — только в ходьбе спасение. И стал он ходить. Встречу его, бывало, взгляну — губы до крови искусаны, а ходит, ходит, и что же вы думаете! Добился своего, теперь никаких признаков хромоты. Упорный человек!
В больнице Василия ожидала новость: приехал из командировки главврач и просил доктора зайти к нему на квартиру.
Главврач, Борис Михайлович Лапин, жил неподалеку от больницы в большом рубленом доме. Дом был похож на другие больничные постройки и, видимо, строился одновременно с ними, он только отличался бьющей в глаза яркой синей окраской ставен. Василий толкнул плечом тяжелую скрипучую калитку и вдруг откуда-то из глубины двора послышался хриплый собачий лай, а потом, грозно гремя цепью, выскочил огромный лохматый пес. Василий попятился от неожиданности, но в следующее мгновение из сеней раздался по-хозяйски властный мужской голос: «Тарзан, молчать». Пес тут же затих, словно подавился чем-то, и, скаля острые редкие зубы, косился на пришельца злыми, налитыми кровью глазами.
На крыльцо вышел в полосатом домашнем халате Лапин.
— Донцов? Здорово, дружище! — воскликнул Борис Михайлович. — Очень рад, очень рад, что именно ты приехал ко мне в больницу!
Лохматый пес поглядывал на гостя, но, по всей вероятности, убедившись, что верная служба его здесь ни к чему, медленно поплелся в свою конуру.
Лапин подхватил Василию под руку и повел в дом.
В комнате гостя встретила жена главврача Лариса Федоровна. Когда муж представил ей доктора, она улыбнулась, протянула узкую ладонь и с воодушевлением проговорила:
— Мы очень рады вашему приезду, Василий Сергеевич, давно ждем вас.
— Как с квартирой? Хорошо ли устроился? — поинтересовался Борис Михайлович.
— А как с питанием? — в свою очередь полюбопытствовала хозяйка. — В сельских условиях эта проблема решается не так-то просто.
— Именно, именно, дружище, могут быть всякие осложнения! — подхватил Борис Михайлович.
Василий был растроган такими заботливыми расспросами и успокоил радушных хозяев дома: и с квартирой и с питанием благополучно.
— Вот и хорошо! — искренне обрадовался Лапин. — А теперь, дружище, отметим нашу встречу под сельским небом скромным ужином. Лариска, приглашай!
Василий был рад, что главврачом оказался человек, знакомый по институту. Хотя Борис Михайлович шел тремя курсами впереди, но им доводилось нередко встречаться в комитете комсомола, в профкоме, на институтских вечерах. За эти пять лет, пока Василий кончал институт, а потом ординатуру, доктор Лапин заметно располнел. Он был коренаст, невысок ростом, лицо у него широкое, несколько даже скуластое с румянцем во всю щеку, круглая с рыжеватым ежиком голова плотно сидела на широких плечах. При каждой улыбке во рту Лапина огоньком поблескивал золотой зуб.
Лариса Федоровна была полной противоположностью мужу — тонкая, по-девичьи стройная. Лицо у нее смуглое с маленьким, будто выточенным подбородком. Нос тонкий с чуть-чуть заметной горбинкой. Глаза карие с каким-то холодным блеском. Одета она была просто, но со вкусом и всем своим видом как бы подчеркивала: не смотрите, мол, что живу в сельской глуши, следить за собой умею не хуже любой горожанки.
Василий обратил внимание на обстановку комнат, мебель в них была больничная: шкафы, табуретки, тумбочки — все было окрашено в неуютный белый цвет.
Борис Михайлович откупорил принесенную Ларисой Федоровной бутылку. Наполнив небольшие стаканчики темно-розовой тягучей жидкостью — наливкой домашнего производства, — он торжественно произнес:
— Выпьем, Василий Сергеевич, за нашу встречу, за нашу дружную работу, а в том, что мы будем работать дружно, я не сомневаюсь. Мы воспитанники одного института! Главное в нашем деле — согласие, или, как принято теперь говорить, коллегиальность! — Говоря это, главврач с аппетитом закусывал. — Не увлекаешься ли охотой? — спросил он после второго стаканчика.
