Сельский священник - [67]

— Господин Гростет прав, — заметил Жерар. — Вот почему дело, которое вы задумали, сударыня, — продолжал он, обращаясь к Веронике, — окажет великую помощь всей стране.

— Да, — подтвердил мировой судья, — ведь у сударыни один только сын. Но будет ли такой случай наследования повторяться вечно? В течение некоторого времени большое прекрасное хозяйство, которое вы, надеюсь, заведете, принадлежа одному владельцу, будет производить и лошадей и рогатый скот. Но рано или поздно придет день, когда леса и луга либо подвергнутся разделу, либо будут проданы по участкам. Подвергаясь одному разделу за другим, шесть тысяч арпанов вашей равнины будут принадлежать в конце концов тысяче, а то и больше собственников, а тогда прощай и коневодство и породистый скот.

— Ну, до того времени... — начал было мэр.

— Слышите вопрос «Какое мне дело?», приведенный господином Клузье? — воскликнул Гростет. — Это он и есть. Но, сударь мой, — строгим тоном обратился банкир к удивленному мэру. — Время это уже наступило! В радиусе десяти лье вокруг Парижа мельчайшие поместья едва могут прокормить молочных коров. Коммуна Аржантейля насчитывает тридцать тысяч восемьсот восемьдесят пять земельных наделов, из которых иные не приносят и пятнадцати сантимов дохода! Я не представляю себе, как бы вышли из положения владельцы скота без питательных кормов, получаемых из Парижа. Но эта слишком насыщенная пища и необходимость держать коров в стойлах вызывают у животных болезни, от которых они умирают. В окрестностях Парижа коров употребляют для упряжки, словно лошадей. Культуры более выгодные, чем травы, — огороды, фруктовые сады, древесные питомники, виноградники — вытесняют луга. Еще несколько лет, и молоко будут присылать в Париж на почтовых, как свежую рыбу. В окрестностях почти всех крупных городов происходит то же, что и вокруг Парижа. Зло непрерывного раздела земельной собственности охватило сто городов Франции и когда-нибудь поглотит ее целиком. По сведениям Шапталя, в 1800 году едва насчитывалось два миллиона гектаров виноградников; сейчас, согласно точным статистическим данным, их по крайней мере десять миллионов. Нормандия, раздробленная нашей системой наследования, потеряет половину своих лошадей и коров, но она все же не утратит монополии на поставку молока в Париж, ибо, к счастью, климат ее неблагоприятен для виноградников. Кроме того, мы сможем наблюдать любопытное явление непрерывного роста цен на мясо. В 1850 году, то есть через двадцать лет, Париж, который в 1814 году платил от семи до одиннадцати су за фунт мяса, будет платить за него двадцать су, если только не появится какой-нибудь гениальный человек, способный осуществить идею Карла Десятого.

— Вы точно указали на главную язву Франции, — откликнулся мировой судья. — Причина зла коренится в статье Гражданского кодекса о наследовании, которая требует равного раздела имущества. Эта статья словно пестом дробит земельные владения, раздает состояния, лишая их необходимой устойчивости, и в конце концов убьет Францию, ибо, разъединяя, никогда не соединяет вновь. Французская революция породила вирус разрушения, и июльские дни возобновили его активность. Пагубность нового принципа заключается в приобщении крестьянина к собственности. Если статья о наследовании — основное начало зла, то крестьянин — его орудие. Крестьянин не возвратит ничего из того, что сумел захватить. Как только новый порядок бросил кусок земли в его вечно разверстую пасть, он начал делить землю и будет делить, пока не дойдет до клочка в три борозды. Но и тогда он не остановится! Он перережет три борозды поперек, как показал это господин Гростет на примере Аржантейля. Ни с чем не сообразная ценность, какую придает крестьянин своей крохотной делянке, делает невозможным восстановление крупной земельной собственности. Прежде всего бесконечный раздел земли уничтожил судопроизводство и право; понятие собственности превратилось в бессмыслицу. Но мало того, что власть фиска и закона бессильна на мелких участках, где невозможно осуществить самые мудрые ее предначертания, — есть бедствие еще большее. У нас имеются землевладельцы, получающие пятнадцать или двадцать пять сантимов дохода! Господин Гростет рассказал вам сейчас об уменьшении поголовья лошадей и быков; во многом виной здесь наша законодательная система. Землевладелец-крестьянин заводит только коров, с них он кормится, он продает телят, продает даже масло; о том, чтобы выращивать быков, а тем более лошадей, он и не думает. Но так как у него никогда нет достаточного запаса кормов на засушливые годы, то он ведет свою корову на рынок, когда не может прокормить ее. Если же по роковой случайности выпадет два неурожайных года подряд, то на третий год вы заметите в Париже невероятные изменения в ценах на говядину и особенно на телятину.

— Как же тогда будут устраивать патриотические банкеты? — спросил, улыбаясь, врач.

— О! — воскликнула г-жа Граслен, взглянув на Рубо. — Нигде политика не может обойтись без газетных нападок, даже здесь!

— Буржуазия, — продолжал Клузье, — выполняет в этом ужасном деле роль пионеров в Америке. Она скупает большие владения, с которыми крестьянин не может справиться, и начинает делить их, а затем раздробленная на части, разорванная в клочья земля, проданная с аукциона или по частям, попадает к тем же крестьянам. Сейчас все выражается в цифрах. Я не знаю цифр более красноречивых, чем следующие. Во Франции сорок девять миллионов гектаров земли, вернее, сорок, потому что отсюда следует исключить дороги, проселки, дюны, каналы и земли бесплодные, невозделанные или лишенные средств, как, например, монтеньякская равнина. Однако на эти сорок миллионов гектаров при тридцати двух миллионах жителей приходится сто двадцать пять миллионов парцелл, облагаемых земельным налогом. Я считаю в круглых цифрах. Таким образом, мы находимся вне аграрного закона и еще не испили до конца чашу нищеты и раздора! Те, кто дробит земельные владения и уменьшает производство, будут кричать через свои органы, будто истинная социальная справедливость состоит в том, чтобы каждый получал продукт своей земли. Они скажут, что вечная собственность — это воровство! Начало положили сен-симонисты.