Сектор обстрела - [53]

Малиши говорили, что шурави принесли с собой мороз, что такого холода в Афганистане старики на своем веку не помнят. Правда, старики у них не старше сорока лет. Тем не менее, шурави жарились в Афганистане, как в аду на сковородке. И эта пытка продолжалась не полчаса, а, как минимум, полтора-два года: каждую секунду, с каждым вдохом обжигающего легкие раскаленного воздуха. Полтора-два года, если «духи» раньше дырку не просверлят. Моджахеды выросли в этих горах. Они знали здесь каждый камушек. Каждую тропинку. А в гору они шли с неутомимостью паровоза и с упрямством верблюда.

В батальоне все помнили, как в прошлом году, в затерянном среди скал дувале нашли истекающего кровью, но еще живого душмана. Как он ни просился и ни клялся, что он простой пастух, ему все равно не поверили. Он клялся, что даже не афганец, чем только рассмешил шурави. Никто даже мысли не допускал, что в районе боевых действий может оказаться заблудившийся крестьянин, да еще и с пулевым ранением. У него была навылет прострелена грудь. После обязательной процедуры избиения на него нагрузили ствол миномета и погнали в гору. Пока он шел, его подгоняли прикладами все кому не лень. А наверху ребята сняли с него трубу и пинками погнали назад, в хвост растянувшейся до самого подножия колонны. Там его снова нагрузили железом под самую завязку и тем же образом отправили наверх. Трижды он скатывался с горы и под неисчислимыми ударами, в мокром от крови халате, поднимался на вершину. Только зря он страдал. Все равно не выжил.

Когда моджахеды погнали батальон обратно, этого афганца, чтобы не возиться, бросили в одну из многочисленных в тех местах глухих пещер и забросали гранатами. Богдан в этот день гнал «духа» впереди себя и видел его глаза перед той пещерой. Все равно его к Аллаху отправили и даже помолиться не дали. Нужно было уходить. И он все понял. Без лишних церемоний, прямо на его глазах бойцы начали вворачивать в гранаты запалы. Патронов уже не хватало. А они в горах нужнее гранат. Патронами ты не подпустишь к себе ближе, чем на полкилометра. А гранаты только мешали, как лишний груз. И пленный все понял. Никто даже не задумался, что перед ними живой человек. Его предстояло пустить в расход, сбросить, как ненужный балласт, чтобы не возиться. Он даже не плакал. Только попросил дать помолиться. Но нужно было уносить ноги…

…Богдан подполз к ротному. Кузнецов, похоже, чтобы не маячить в том месте, где его засекли, сместился ниже по склону. Постепенно, метр за метром ротный просматривал противоположную гору в снайперскую трубу. Чтобы не подставить голову под выстрел и открыть для осмотра новый сектор, он передвигался вперед по сантиметру. В таких ситуациях, чтобы не рисковать солдатами, ротный предпочитал отыскивать противника среди скал самостоятельно. Только после этого он отдавал или команду снайперу, или координаты артиллеристам.

Богдан опустился на живот и попытался, почему-то шепотом, доложить:

— Сержант Белоград по Вашему приказ…

Ротный оборвал, махнув на Белограда рукой:

— Чё ты шепчешься, как котяра на гастролях? До него километр, не меньше.

Кузнецов повернулся к сержанту со шкодливой улыбочкой на лице.

Богдан знал, какой зловещий подтекст скрывался в этой улыбочке. Перед каждой переделкой, обещающей риск и кровь, нервишки растягивали лицо ротного в этой улыбочке.

— А снайпер где? Я чё не сказал, что ли?

Рассеянность Кузнецова тоже аналогичный признак.

Белоград смущенно пожал плечами. Отозвался замполит:

— Маслевича — к командиру!

Ротный поморщился — этого мальчишку подставлять под снайпера противника было никак нельзя. Через пару минут Маслевич подполз к ротному и тоже шепотом принялся докладывать. Богдан отметил про себя, что гранат на нем уже не было. Впрочем, вещмешка тоже.

— Отдай Белограду винтовку, — распорядился ротный.

Кузнецов ценил сержанта за непревзойденную меткость. Хотя тот и не обучался специально, но школу прошел солидную. В учебке из его взвода сделали для Московской комиссии показательное подразделение. Ребята и спали в окопах на стрельбище. Взвод так натаскали, что любой из его бойцов попадал из любого вида оружия, из любого положения в любую цель, на бегу, в падении, с пояса…

— Так, Богдан. Верхний сектор дели еще на десять, — приказал Кузнецов, передавая трубу.

Белоград знал, что нужно разделить противоположный склон на десять равных секторов и в первом сверху искать цель. Труба у ротного была уникальная. Наши полевые бинокли и рядом не валялись. На расстоянии километра любая мельчайшая деталь просматривалась, как в телевизоре. Где он ее раздобыл, никто не знал. Считалось, что трофейная.

— Четвертый в первом, на горизонте склона, — подсказал старлей.

Богдан молча кивнул, подполз на рубеж, где остался мокрый от пота след командира и, не поднимая головы, вжимаясь в песок всем телом, принялся исследовать сектор.

Через пару минут в окуляре показался выложенный из желтого камня бруствер. Он особенно откровенно выделялся на фоне местами покрытой мхом горы. Богдан сделал вывод: "Значит это не шальная пуля, значит — ждали". Ни один опытный стрелок так себя демаскировать не станет. Для укрытия вполне достаточно естественных нор. Они тоже выделялись на общем фоне выжженными на солнце камнями. А такие «доты» обычно сооружают для отвода глаз, в расчёте на шурави-тупорылого. А раз сооружают — значит, ждут именно здесь.