Сексуальный дерзкий парень - [4]

Я чувствую что-то странное внутри. Наверное, это имеют в виду, когда говорят: «Я растаяла!», потому что я определенно потекла. Я отчетливо ощущаю характерный трепет внизу живота, о господи, если у него такая улыбка, то какой же у него…

Харлоу хватает меня за руку, не дав закончить мысль, и выдергивает в толпу тел, покачивающихся и извивающихся в ритме секса, взрывающего колонки.

Этот парень вне моей зоны комфорта, так что я заталкиваю свое желание в ту самую воображаемую коробку под воображаемую кровать вместе со всем остальным скарбом.

* * *

МЫ ДОЛЖНЫ ОТОРВАТЬСЯ В ВЕГАСЕ! После танцев и бесчисленных коктейлей мы заваливаемся в номер к полуночи, вымотанные церемонией открытия на палящем солнце, дорогой по жаре и алкоголем, который ворвался в наши желудки без нормальной закуски.

Несмотря на то что места в нашем номере больше, чем нужно, и при том еще две спальни, мы сваливаемся в одну кровать. Лола и Харлоу вырубаются через пару минут, и вот уже задребезжало знакомое бормотание Харлоу во сне. Лола почти неподвижна и не издает ни звука. Она так закутывается в одеяло, что когда мы были моложе, я гадала, не исчезнет ли она в матрасе к утру. Временами я на самом деле проверяю ее пульс.

Но в соседнем номере – шумная вечеринка.

От тяжелых басов люстра над моей головой ходит ходуном. Мужские голоса с грохотом раскатываются по пустому пространству между комнатами; они горланят и смеются, и все это сливается в маленькую какофонию возгласов и типичных мужских звучаний. На расстоянии от меня в стену явно ударяется мяч, и хотя во всей этой мешанине я могу различить несколько отдельных голосов, они так шумят, что, кажется, весь номер забит пьяными парнями, которые вырвались на выходные в Лас-Вегас.

В два часа ночи все то же самое: я уставилась в потолок, зависнув где-то между сном и бодрствованием. Пробивает три. Я так зла, что готова обломать всем веселье, лишь бы мне дали поспать пару часов перед утренним СПА.

Я тихонечко выскальзываю из кровати, чтобы никого не разбудить, а потом смеюсь над абсурдностью ситуации: если мои подруги могут спать при этом шуме, то вряд ли они услышат, как я иду по ковру, беру ключи от номера и закрываю за собой дверь.

Я стучу кулаком в дверь и жду, а грудь при этом распирает от злости. Шум не затихает, и я не уверена, что смогу до них достучаться. Но я пробую снова уже двумя кулаками. Конечно, не хочется быть одной из тех, кто даже в Вегасе жалуется на шумных тусовщиков, но я уже готова звонить охране.

На этот раз музыка вырубается, и слышно, как кто-то шлепает по полу босиком и останавливается напротив двери.

Наверное, я ожидаю увидеть одного из этих стареющих бледных жалких офисных зануд из трастового фонда, группу пожилых банкиров, которые приезжают на выходные, чтобы пуститься во все тяжкие, или кучу ботанов, опрокидывающих шоты из пупка стриптизерши. Но я точно не думала, что это будет ОН, тот парень из бара.

Я не предполагала, что он окажется с голым торсом, в черных трусах, спущенных так низко на его загорелом животе, что я вижу мягкую полоску волос ниже.

Я не надеялась, что он улыбнется, увидев меня.

И менее всего я ожидала, что он скажет:

– Я тебя знаю.

– А вот и нет, – отвечаю я очень четко, чуть затаив дыхание.

Вообще-то я теперь уже никогда не заикаюсь при разговоре с друзьями или членами семьи и очень редко – с незнакомцами, с которыми чувствую себя уверенно. Но сейчас мое лицо пылает, руки и ноги покрылись мурашками, поэтому я понятия не имею, что мне делать с заиканием.

Он улыбается шире, хотя это вряд ли возможно, на щеках появляется румянец, ямочка приковывает все мое внимание, – он распахивает дверь и выходит ко мне.

И выглядит он еще лучше, чем там, в баре. Он такой реальный, заполняет собой весь дверной проем. И его присутствие так ощутимо, что я отшатываюсь назад, будто меня толкнули. Он игриво изучает меня, но при этом держится так естественно и так ослепительно улыбается, наклоняясь ближе.

Я выступала на сцене, я видела, как работает это волшебство. Он может выглядеть как обычный человек, но в нем есть нечто неуловимое, что-то, что заставляет всех смотреть на него, не отрываясь, даже если он играет какую-то совсем крошечную роль. Это даже больше, чем обаяние, – это магнетизм, которому нельзя научиться или как-то натренировать. И я всего в двух шагах от него… У меня нет шансов.

– Я знаю тебя, – повторяет он и слегка наклоняет голову. – Мы уже встречались. Только еще не представились друг другу.

Я пытаюсь понять, что у него за акцент, и вдруг меня осеняет: он француз. Этот засранец француз. Хотя явно разбавленный. Акцент мягкий, слабый. Вместо того чтобы скручивать слова вместе, он разделяет их и тщательно произносит каждое.

Я сужаю глаза, стараясь сфокусироваться на его лице. Это непросто. У него гладкий и загорелый торс и самые совершенные соски, какие я видела в жизни, такие маленькие и ровные, отличные мышцы… И он такой высокий, что на нем хочется скакать, как на жеребце. Я чувствую тепло его кожи. И в довершение ко всему он еще и голый, не считая нижнего белья, но его это, похоже, нисколько не смущает.