Секреты Микеланджело: Найти себя в работе и жизни - [2]

Том не пошевелился — лишь поднял глаза, чтобы посмотреть, кто нарушил его печальное уединение. Перед ним стоял старик. Из уважения к возрасту Том все-таки распрямился — медленно, словно через силу, но ничего не ответил. Однако внешность незнакомца заставила Тома приглядеться повнимательнее. Тот весь был будто соткан из противоречий. С одной стороны, от него веяло чем-то... грубоватым, простецким, и в то же время его окружала аура какой-то неуловимой изысканности. Вот в том, что он далеко не молод, сомнений не возникало — меньше семидесяти не дашь, а то и все семьдесят пять. Буйная, несмотря на годы темная шевелюра и нечесаная борода давненько не видели парикмахерских ножниц. В его росте и телосложении не было ничего примечательного, однако крепкие жилистые руки словно принадлежали какому-то другому человеку. Обветренное лицо и мозолистые ладони выдавали человека, не чурающегося физического труда, однако стильно и со вкусом подобранный костюм явно свидетельствовал о том, что этот человек одевается не в первом попавшемся магазине. Он явно пользовался услугами портного, а может, и не одного. Из-под дорогого берета живописно выбивались непокорные кудри. Шелковая расписная рубаха, аккуратно выглаженные просторные штаны. Кожаные туфли блестели как новые.

— Да, ты в печали. Уж это-то я вижу. — Не спрашивая позволения, старик присел рядом на скамейку. Том пока не мог поверить до конца в реальность происходящего. Слишком неожиданно нарушили его тоскливое одиночество. — Но я вижу и то, что у тебя множество поводов быть счастливым. Скажи, как тебя зовут?

— Том.

— Том? — переспросил старик и повторил задумчиво: — Том... Томас, значит?

— Да, Томас.

— Ну да, ну да, понятно. Томас. Как тот упрямец, которого прозвали Неверующим, да? — Старик хмыкнул. — И ты, наверное, тоже такой же. Фома неверующий. Так во что же тебе не верится, Томас-Фома?

Во что мне не верится? Что за бред? Откуда взялся этот спятивший итальянец?

— Видите ли,— наконец проговорил Том, — я ценю ваше неравнодушие, но, по правде говоря, у меня нет никаких проблем с верой.

— Извини, Томас, ты сейчас думаешь, что это не мое дело, но, поверь, я разбираюсь в таких вещах. Недаром же я столько лет топчу эту землю. Я много чего повидал. А сейчас вижу, как ты теряешь веру. Но может, тебе просто не нравится это слово? Ладно, пускай, тогда просто скажи, что гнетет тебя в этот прекрасный день?

Том решил подыграть старику. В конце концов, что от этого изменится? Хуже все равно уже быть не может.

— Как вам сказать... Мне стукнуло тридцать, а я до сих пор ничего не достиг. Мой босс считает, что я ни на что не годен, да так оно и есть, наверно, ведь мне всегда достается та работа, от которой отказываются все остальные. Я как будто кручу и кручу педали, но при этом не двигаюсь с места. Буквально на днях от меня ушла девушка, сказав, что мне не хватает позитива. Даже мои родители, похоже, уже не верят, что из меня получится что-то путное. Если честно, я и сам в это уже не очень-то верю.

Проходившая мимо парочка попросила старика сфотографировать их. Тот согласился, и молодые люди стали суетливо устраиваться перед объективом. Потом, поблагодарив, забрали фотоаппарат и, заразительно смеясь, умчались прочь.

Старик снова повернулся к Томасу.

— Ничего путного, говоришь? Понимаю, звучит невесело. Вижу, у тебя и впрямь есть причина предаваться печали — даже в этом прекрасном городе. А ты заметил, что большинство людей здесь — особенно приезжие — выглядят вполне счастливыми? — Старик помолчал немного, потом спросил: — Ты давно во Флоренции?

— Третий день.

— Целых три дня! Превосходно! А когда уезжаешь?

— Завтра, в полседьмого утра.

— О! Да, времени осталось немного. Ты здешние красоты успел повидать?

— Конечно, хотя и мельком. Но нельзя же оказаться во Флоренции и не отдать должное ее достопримечательностям.

— Правильная мысль, юноша. Я и сам считаю, что это — главное, ради чего стоит посетить наш город. Ты уже видел «Давида» Микеланджело? Здесь его зовут II Gigante.

— Видел, конечно. Он и вправду велик. Более чем.

— Ты прав. Я бы сказал, он— величайший. А научился ли ты у него чему-нибудь, Томас?

— Научился? Хм, пожалуй, нет. Я просто на него смотрел. Он огромен. Он наг. Он велик. А потом я ушел.

— Как? Ты ничему не научился у II Gigante? — Старик взглянул на часы. — Час дня. Пошли, у нас и впрямь мало времени. — С этими словами он начал подниматься.

Томас посмотрел на него.

— Куда? Зачем? — Ему так хорошо сиделось, а тут вдруг появился этот странный старик, корчащий из себя мудреца, и предлагает куда-то тащиться. С какой стати?

— Как это куда? К II Gigante, разумеется! И у него, и у самого Микеланджело можно много чему научиться. Пойдем, увидишь сам.

Бред какой-то! Но в этом человеке было нечто располагающее. Том не ожидал никакого подвоха, да и, если правду говорить, у него не осталось до отъезда никаких дел, разве что сидеть и наблюдать за птицами, перелетающими с одной статуи на другую.

Том встал и поднял с земли рюкзак.

— Ладно, уговорили. Пошли.

Старик просиял.

— Великолепно! — Он приобнял Тома и произнес фразу, которая странно поразила молодого человека: —