Секретный Черчилль - [60]

В качестве переводчика выступал Эрнст Боль, шеф «Иностранной организации» Рудольфа Гесса. Вероятно, об этом обеде в доме Гесса в Мюнхене рассказывал он на допросе в 1945 году:

«Мы все говорили о Германии и Англии. Во время беседы чувствовалось понимание между Германией и Англией, но не в дипломатическом или политическом смысле, оно исходило из глубины его (Гесса) сердца. Такого мнения он придерживался; сомневаться в этом не приходится».

В ходе беседы Гесс увлек герцога в свой кабинет на чердаке, чтобы показать свою коллекцию моделей военных кораблей и воспроизвести Ютландскую битву. Что касается Ильзе, то, по ее собственному замечанию, к концу обеда она «так чудесно разговорилась» с герцогом, что остальные заслушались и не выходили из-за стола.

Гесс и Ильзе очень надеялись, что их первым ребенком будет мальчик, и 18 ноября их ожидания оправдались. В то время Гесс жил с Гитлером в его роскошной резиденции со штаб-квартирой, возвышавшейся над Берхтесгаденом. Возведена она была вокруг виллы, которую они делили в ранние «годы борьбы» и носила имя Бергхоф, что можно приблизительно перевести как «Горный двор». Из письма к матери, датированного январем 1938 года, видно, что Гесс не был там частым гостем. Оно изобилует таким же количеством новых подробностей, как и письмо о «Трибуне», присланное из Ландсберга; как явствует из описания, там фюрер вел более ночной образ жизни, чем в Берлине; вечером он любил посмотреть фильм, а потом провести всю ночь за разговором и отправиться спать только утром. Раньше часа-двух дня он не просыпался. После обеда с адъютантами и гостями дома он в сопровождении свиты перебирался в специально построенный чайный павильон, откуда открывался величественный вид на Зальцбург. Потом группа возвращалась в дом, где Гитлер предавался мечтам о перестройке Берлина и других городов, изучая выполненные профессионалами планы и собственные рисунки. Одним из гостей, о ком Гесс упоминал в письме без подробного описания, был архитектор Альберт Шпеер.

По свидетельству Шпеера, в доме Гесс был редким гостем. Судя по его рассказу, на обед в Канцелярию в Берлине Гесс являлся примерно раз в две недели. Его обычно сопровождал адъютант с контейнером, в котором содержалась еда, приготовленная по специальной диете, ее подогревали на кухне Канцелярии. В конце концов, Гитлеру этот спектакль надоел, и он сказал Гессу, что если он не может есть пищу, приготовленную его собственным «первоклассным диетическим поваром», пусть ест дома. «После этого Гесс редко приходил обедать». С другой стороны, из воспоминаний Ханфштенгля следует, что Гесс никогда не был постоянным участником званых обедов и ужинов.

Значило ли это, что он на самом деле отдалялся от фюрера, как можно предположить на основании мемуаров и отчетов того времени, но не следует сомневаться, что сам Гесс расценивал это именно так. Он всегда ревниво относился к другим соискателям благосклонности Гитлера, даже в заключении в Ландсберге. Теперь люди, которых он выпестовал, в частности Гиммлер, Риббентроп и даже его собственный начальник по кадрам, Мартин Борман, имели прямой доступ к фюреру и могли получать распоряжения, которые по закону системы фюрера и по «решению фюрера» или «желанию фюрера» должны были оставаться в пределах командной цепочки их собственной империи. Согласно утверждению Боля после войны, Борман контролировал личный кабинет Гесса и всегда находился при Гитлере; «Он виделся с Гитлером раз в десять чаще, чем Гесс». Утверждение Боля находит подкрепление в мемуарах Ганса Франка, написанных в камере смертников; в противном случае оно рассматривалось бы как попытка освободить Гесса от ответственности за военные преступления, в которых он обвинялся. Борман, писал Франк, использовал свое положение в штабе Гесса, чтобы перекрыть влияние всех остальных партийных руководителей «под хитрым предлогом сохранения единства партии»; Гесс не только терпел это, но и активно тому содействовал, полагая, что таким образом распространяет собственное влияние при дворе фюрера: «Примерно с 1937 года Борман находился «подле фюрера» в полном смысле слова, раболепная, лицемерная, алчная до власти фигура, препятствовавшая всему доброму и путем тонкого расчета претворявшая все злое. То, что Гиммлер делал ради государства, систематично и истерично возводя тиранию, Борман делал ради движения».

Так Франк, вероятно, пытался избавиться от чувства собственной вины в том, что следовал за фюрером: успех Бормана и Гиммлера, безусловно, был предопределен их покорностью воле Гитлера. Как бы там ни было, но Гесса мучила их близость к Гитлеру. Его доктор, Людвиг Шмитт, вспоминал после войны, что Гесс говорил ему о волнениях, которые доставляли ему Борман и доктор Лей, узурпировавшие его положение при фюрере; по словам Шмитта, он не выдержал и разрыдался из-за смерти Рема, обвиняя себя в том, что настоял на казни, в то время как Гитлер хотел сохранить жизнь их старому товарищу.

Возможно, его мучили угрызения совести, хотя не только смерть Рема была тому причиной. Он страдал от того, что терял прежнюю близость с фюрером, и очень переживал, когда вождь отклонял его рекомендации по делам партии. В любом случае давали о себе знать ранние признаки нестабильности психического состояния Гесса. Частые приступы его болезни, выражавшиеся в резких болях в области живота, заставляли его оставаться в постели порой до двух недель кряду. Лейтген полагал, что это было «возможным проявлением очень неуравновешенного характера впечатлительного человека с чувствительной нервной системой», но еще он догадывался, что Гесс «был постоянно снедаем сомнениями насчет правильности выбранного курса, но все компенсировала его вера в гений фюрера».