Секретный Черчилль - [54]

Вот как во время войны отзывался Шекспир о человеке, с которым вместе охотился и отдыхал в Баварии: «человек, не лишенный обаяния, и очень милое создание» «беспримерного личного мужества», но «без больших интеллектуальных способностей»; и обратное, «простейшей души человек, не способный лицедействовать». Шекспир не мог не понимать, что Гесс был «всецело предан Гитлеру, который был его идолом». Интересно отметить, что, несмотря на запинающийся английский Гесса, англичанин почувствовал «в его характере чудаковатую тягу к мистицизму, а его взгляд и выражение лица выдавали в нем неуравновешенный ум». Аналогичные замечания высказал после войны и Карл Хаусхофер: его друг, сказал он, никогда не был вполне нормальным человеком; уже в начале 1919 года у него проявлялись тенденции к самоубийству и отсутствие уравновешенности. «Помнится, что я отправил его к нашему семейному терапевту, доктору Боку, обнаружившему у него признаки инфантилизма». Как бы там ни было, но вскоре после этого заявления Хаусхофер и его жена покончили с собой. Шекспир считал Гесса «в политике и дипломатии совершенным любителем», который «не имел знаний об управлении», необнадеживающий вердикт для второго лица в Рейхе.

«Когда я встретился с Гессом, им владела идея, что нет причины, которая могла бы помешать Германии захватить высшую власть в Европе, не повлияв на мировое могущество Британской империи. Англия и Германия могли бы поделить сферы влияния и править миром вместе. Не думаю, чтобы он любил Англию, но он восхищался англичанами по многим аспектам… Он ненавидел Россию и все то, что за ней стояло…»

Годом, венчавшим «английскую политику», стал 1935 год. Ему предшествовали успешные визиты Розенберга и Геринга в Британское воздушное министерство, руководимое лордом Лондондерри; двустороннее англо-германское соглашение по военно-морскому флоту, подписанное с легкой руки Риббентропа, одним из консультантов которого был Альбрехт Хаусхофер. Являясь негласной отменой Версальского решения и договора о коллективной безопасности Лиги наций, он стал пощечиной английскому союзнику, Франции; Германия добилась цели: вбила клин в отношения между этими двумя странами. Тот факт, что британское правительство и Королевский военно-морской флот попались на эту удочку, свидетельствует о полном непонимании ими Гитлера и идей национал-социализма. Сэр Джон Саймон, министр иностранных дел, всего два года назад порицавший Розенберга по поводу плохого обращения с евреями, полагал, что дело заключалось в выборе между двумя Германиями: той, что продолжала бесконтрольно вооружаться, и той, от которой можно было добиться взаимного уважения законов при условии гарантии признания ее прав. В британском штабе военно-морских сил поверили угрозе Риббентропа, что если они не согласятся с предложением Гитлера увеличить германский флот до 1/3 мощи британского Королевского Военно-морского флота, начнется безудержный рост военно-морских сил Германии.

Заодно с этими наивными представлениями о целях новой Германии сыграли чувства симпатии, испытываемые к бывшему противнику высшими кругами: королевская семья, земельный и банковский капитал видели в России и коммунизме главную угрозу для своей империи и своего устоявшегося положения. Германию они начали воспринимать в том свете, в каком это было выгодно Гитлеру: в роли бастиона в борьбе против коммунизма, и считать, что война между ней и западными союзниками будет только на руку России. В Королевских военно-воздушных силах понимали, что создание бомбардировщика поколебало неуязвимость островного положения страны и коренным образом изменило имперскую стратегию; Королевский Военно-морской флот стремился поддерживать политику голубого океана, подразумевавшую защиту империи без ведения боевых действий на суше, подобных страшному кровопролитию, имевшему место в Первой мировой войне; немалое беспокойство с его стороны вызывали американские военно-морские силы, движимые антиимперскими (антибританскими) настроениями, а также высокая вероятность создания германо-итало-японской коалиции против Британии. В свете сказанного предлагаемая Германией дружба представлялась весьма заманчивой. Определенную роль, кроме практических и стратегических соображений, сыграло британское чувство честной игры и короткая память или простодушие относительно методов, с помощью которых завоевывалась империя.

На Берлинских Олимпийских играх, состоявшихся летом 1936 года, процесс соблазнения продолжился. Столица преобразилась. Даже липы, давшие имя улице Унтер-ден-Линден, были выкорчеваны, чтобы уступить место знаменам со свастикой высотой в пятнадцать метров. «Все делается с колоссальным размахом, – записала в дневнике Белла Фромм. – Свастика повсюду, повсюду черная форма СС и коричневая СА». Бросались в глаза косметические изменения, связанные с устранением всех признаков антисемитизма и концентрационных лагерей. Не осталось ни следа от оскорбительных для евреев лозунгов и надписей на стенах; “Der Sturmer” из книжных магазинов и ларьков исчезла; политические заключенные, труд которых использовался на принудительных земляных работах, больше не смущали взора, так как держались подальше от дорог. Гесс, присутствовавший 1 августа на грандиозной церемонии открытия Олимпийских игр, стоял справа от фюрера.