Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - [36]

Воцарилась могильная тишина. До остановившегося поезда было саженей двести.

Соколов спрятался за нанесенный сугроб снега и замер.

Недолго постояв, паровоз дал длинный гудок отправления. Вновь лязгнули тарелки буферов. Поезд, шипя паром и набирая скорость, вновь трудолюбиво потащил состав.

Над головой раскинулась глубокая таинственная небесная провальность, усыпанная крошечными хрусталиками звезд. Душа Соколова на мгновение замерла, словно перед прыжком с высоты, а потом восхитилась этим величием непонятной беспредельности.

Из этого восторженного и совершенно в данном случае неуместного состояния сыщика вывело чье-то сопение. Мелькнула мысль: «Медведь-шатун?» Только тут, к некоторому удивлению, сыщик заметил, что в этой снежной пустыни он не один. Шагах в тридцати впереди на белом снегу копошилось, пытаясь выбраться из глубокого сугроба, какое-то живое существо. При ближайшем рассмотрении существо оказалось рядовым Семеном Бочкаревым.

Когда, преодолев глубокие снега, они встретились, Соколов строго спросил:

— Ты, раб Божий, что путаешься у меня под ногами?

Бочкарев, счастливый, что не сломал себе кости и что стоит рядом с Соколовым, бодро отвечал:

— Как же я оставлю вас без присмотра? Вот вы один, в лесу…

— Ну и что? Я, может быть, вышел подышать свежим воздухом. Я люблю одинокие ночные прогулки в смоленских лесах. Тебя, нахала, с собой не приглашал.

Бочкарев рассмеялся:

— Теперь можно признаться. Я в российской разведке получил приказ негласно сопровождать вас, быть чем-то вроде вашего денщика. — (Это был сюрприз, который приготовил Нестеров.) Вдруг Бочкарев насторожился, показал рукой в направлении, где совсем недавно останавливался поезд, сдавленным полушепотом сказал: — Гляньте, Аполлинарий Николаевич, кто-то живой…

Соколов при лунном свете разглядел: едва различимая человеческая фигурка вскарабкалась на насыпь рельсового пути и двинулась навстречу беглецам.

Бочкарев перекрестился:

— Господи, кого несет сюда? Что делать будем?

— Отпразднуем встречу!

Соколов разглядел, что движущаяся фигурка одета в длиннополую шинель. Еще через минуту-другую он так расхохотался, что, казалось, дрогнули верхушки вековых сосен:

— Боже мой, какая радость! Военный поезд, набитый живой силой, останавливается среди ночи лишь для того, чтобы высадить надежную опору империи Лейбу Факторовича. Шалом, славный сын избранного народа!

— Почтение и вам, господа! А я уже боялся, что вы ушли и мне придется до самого утра одному ходить в этой кромешной темноте.

— Нет, сын Давидов, до утра вы ходить не будете. Уверен, что эти живописные окрестности кишат голодными хищниками — волками, как номер провинциальной гостиницы клопами. И если у вас нет с собой хотя бы ружья, а лучше пулемета, то скоро проголодавшиеся зверушки с аппетитом скушают вас.

Факторович очень расстроился, в его голосе звучали слезы.

— Для чего вы говорите мне эти ужасы? Я и без них очень здесь боюсь.

— Но я что-то не припомню, чтобы приглашал, сударь, вас на эту прогулку. Господин Бочкарев, может, вы пригласили?

Факторович застонал:

— Боже, если я еврей, то вам надо издеваться? Да, меня никто не приглашал…

Соколов продолжал веселиться:

— Когда вы увидали, что мы покинули вагон, то ясно поняли: вам не хочется на фронт. Так?

— Разве вы встречали идиота, кому хочется? Вы можете мне не верить, но мне тоже не хочется. Мне вся эта война нужна, как геморрой в правом ухе.

Соколов строго сказал:

— Так-с, этот дезертир примазывается к нам? Господин Бочкарев, что будем делать? Позволим идти с нами или оставим в пищу голодающим зверям Смоленской губернии?

Бочкарев добродушно рассмеялся:

— Давайте до утра оставим, а там пустим на все четыре стороны!

Соколов согласился:

— Хотя это вольнодумство и укрывательство преступника — статья сто семьдесят три Уголовного уложения, но вы меня уговорили, пусть пока живет рядом с нами, — и уже деловито предложил: — Надо поскорее уходить от железной дороги, боюсь, что есть добрые люди из жандармерии, которые мечтают о встрече с нами. Топаем вперед до хибарки какого-нибудь лесника или хотя бы до ближайшей тропинки и свернем на нее.

Бочкарев согласился:

— Это оно конечно! Куда-нибудь приведет, раз тропинка…

Соколов расхохотался, и снова звук его голоса далеко прокатился по безмолвному пространству.

— К медвежьей берлоге! Ты, Семен, умеешь взять медведя без ружья?

— Ну, ежели вилами да с двух сторон… — мечтательно произнес Бочкарев.

— А почему тогда не прихватили с собой вилы? Безобразие! Другой раз чтобы вилы были непременно. Думаю, не пропадем, если не замерзнем. Ишь, ветерок резвый задувает.

Факторович заметил:

— Это к перемене погоды!

— Да, нам теперь только метели не хватало. Хорошо, что ветер в спину дует, несет, как на парусах. Не отставать, дезертиры!

Соколов зашагал, попадая шагом через шпалу.

Ему в затылок семенили, короткими ножками наступая на каждую шпалу, Факторович и Бочкарев. Вскоре Факторович стал жаловаться:

— Кому пришла в голову глупая мысль, так неудобно расположить шпалы? По ним совершенно неудобно ходить. Не дожить мне до радости, если я еще хоть один раз пойду по шпалам!

Бочкарев рассмеялся: