Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - [22]

Вера Аркадьевна капризно надула губки:

— Алексей Максимович, почему вы нас к себе в Сорренто не зовете? Вы хотя писатель пролетарский, а дворец, говорят, у вас там царский?

— Наветы все, наветы, барышня! Никогда не слушайте речи лукавые. А когда попаду в Сорренто — сам того не ведаю, ибо в мире бушует жестокая война. Теперь же спешу возлечь на ложе. Я ведь приказал никого к себе не впускать, а то ведь и ночью почитательницы могут вломиться. Выпьют вина и про все приличия забудут, голову потеряют. Вот и дежурит у моих дверей гостиничный служка, за порядком наблюдает. До свидания!

Изменение маршрута

Уже лежа в постели и нежно поглаживая громадной теплой ладонью упругие груди Веры Аркадьевны, губами лаская соски, Соколов как бы невзначай спросил:

— Неужели твой муж такой отчаянный, что не боится по фронтам ездить? Или он в тыловых войсках только бывает?

Вера Аркадьевна резво отозвалась:

— А чего бояться? Мой муженек говорил, что, пока дороги не подсохнут, никаких активных военных действий не будет.

Соколов продолжал выпытывать:

— Ты знаешь, где конкретно фон Лауниц будет на фронте?

— Как не знать! Я сказала: поедет в армию к генералу Бом-Ермоли. У мужа в кабинете большая карта военных действий на стене висит, он там красным карандашом и флажками все тщательно отмечает. Когда достал мне швейцарский паспорт, то подвел к карте, ткнул пальцем в Москву, сказал: «Ты вот где будешь, а я недалеко от Карпатских гор…»

— А он место назвал, куда командируется?

— Где штаб Бом-Ермоли? Как же, они за столом раз двадцать его название повторили — на высоком берегу Быстрицы, против городка Богородчаны. Да тебе, милый, зачем это?

— Хочу навестить его и привет от тебя передать! — весело произнес Соколов и рукой придвинул к себе Веру Аркадьевну. — Ну, лягушечка, ты еще в состоянии принимать мужские ласки?

— Твои — хоть до изнеможения. С грустью мыслю, что миг сей сладостный быстро пройдет и я останусь опять без тебя. Печальна доля женская!

* * *

Утром Соколов направился к начальнику российской разведки Батюшеву и настаивал на изменении плана.

Батюшев внимательно выслушал, что-то записал в свой блокнот и сказал:

— Мне надо кое с кем посоветоваться. Изменение плана в последний час — такое не любят. Но я понимаю: возникли новые обстоятельства, и постараюсь убедить руководство. Приходите на «кукушку» в шесть вечера.

— И другое. — Соколов напряженно посмотрел в лицо полковника. — Сейчас Мартынов гоняется за известной вам Верой фон Лауниц, которая нелегально проникла в Россию с паспортом Софьи Бланк, подданной Швейцарии. Эта женщина оказала российской разведке большие услуги.

Батюшев насторожился:

— С какой целью проникла?

Соколов невозмутимо отвечал:

— Чтобы увидать меня.

— И все? — На физиономии Батюшева отразилась непередаваемая гамма чувств — от удивления до зависти. Махнул рукой. — Впрочем, влюбленная женщина может выкинуть такой фортель. И что вы хотите?

— Чтобы наша разведка оказала своему проверенному сотруднику Вере фон Лауниц необходимую поддержку.

— Хорошо, сделаю все от меня зависящее. Приходите на «кукушку» в шесть вечера.

Когда в указанное время Соколов появился на конспиративной квартире, Батюшев уже поджидал его. Он сказал:

— Наш новый план одобрен. Отправляетесь завтра из Москвы военным эшелоном по маршруту Москв — Смоленск — Орша — Минск. В Минске будет сформирован отряд, в который войдете и вы, — об этом мы побеспокоились. С отрядом по железной дороге двинетесь далее — в штаб армии Юго-Западного фронта, которым командует генерал Гутор. Вас припишут к разведывательному полку. Вот вам новое предписание. О вашей миссии, как вы настояли, знает лишь самый ограниченный круг лиц. — Батюшев долго глядел в лицо Соколова, пожал ему руку. — Удачи вам, Аполлинарий Николаевич! Я верю в вас…

— А что с Верой?

— Ее оставят в покое.

Батюшев умолчал о сюрпризе, который он приготовил для гения сыска. Читатель своевременно узнает о нем.

В тот же вечер десятичасовым поездом Соколов отбыл в Москву. Он хотел хоть краткое время побыть с женой Мари и сыном Иваном.

Долгий взгляд

В субботу 28 января 1917 года Соколов прибыл в Москву на Николаевский вокзал. Как обычно, он был одет в полковничью шинель, по перрону ступал широко и стремительно, левая рука, по гвардейской привычке придерживать шашку, была словно привязана к бедру.

Носильщик, едва поспевая, тащил за Соколовым большой кожаный чемодан. Москва, древняя, громадная и людная, с множеством колясок и тяжелогруженых возов, с пестрой толпой прохожих, была засыпана свежим обильным снегом и казалась городом волшебной красоты из детской сказки.

Дворники деревянными лопатами собирали снег возле тротуара в большие кучи. Городовые, придерживая шашку, прохаживались возле своих будок, разглядывая бесконечную череду пешеходов, готовые в любой момент задержать подозрительное лицо. Разрезая пополам вокзальную площадь, несся трамвай, и пешеходы суетливо перебегали через рельсы. Испуская резкие звуки клаксоном, из вокзальных ворот выезжал санитарный автомобиль, и на льду пробуксовывали колеса с металлическими спицами.

Чемодан был положен в небольшие саночки. Извозчик, молодой парень на деревяшке вместо ноги, забрался на облучок, дернул вожжи. Саночки выехали на Каланчевку, оставили справа старинную и узкую, как пожарная кишка, Домниковскую улицу, прокатили мимо гостиницы «Петербург». Невысокая, крепкая лошадка с лоснящимися боками стучала подковами по наезженной дороге, и порой снег срывался с задних копыт и летел в седоков. Наконец сбавив ход, лошадка стала подниматься в гору.