Секретные миссии - [81]

Шрифт
Интервал

— Диверсии и восстания требуют координированного руководства и заблаговременной подготовки, что в данном случае совершенно невозможно. Их основная цель — вывести из строя четыре наших линкора, — говорил я ему. Затем я добавил: — В настоящее время в Вашингтоне находится один японский делегат (второй делегат, Курусу, уже в пути). Когда прибудет третий, вы можете ожидать каких-либо событий.

Я разъяснил ему, что для принятия решения в Вашингтоне должны собраться все три делегата. Это мнение возникло на основе анализа многочисленных инспекционных поездок японцев в США в мирное время. Я тщательно следил за их визитами и обнаружил, что почти во время каждого своего посещения они интересовались какой-нибудь отдельной важной областью промышленного производства или какой-либо одной машиной. На каждом заводе три японские инспектирующие группы обычно осматривали один и тот же объект. После этого интерес к данному заводу и к объекту исчезал. Один японец не может принять решения. Два японца с трудом могут прийти к соглашению. Они нуждаются в третейском судье для принятия решения. Врожденная склонность японцев к подчинению заставляет их согласиться с тем, что третье лицо считает наилучшим курсом действий или наиболее разумным решением. Японцы в своих действиях руководствуются мудростью своей пословицы: «Выслушай три мнения, а затем решай».

Мировые события нарастали с потрясающей быстротой. Гитлер вел войну с Советским Союзом; японская армия двигалась на юг в Индокитай. Правительство Виши, сателлит держав оси, одобрило действия японцев и тем самым предоставило в их распоряжение плацдарм для нападения на Малайю и затем на Филиппины. Нашим ответом явилось замораживание японских активов в Соединенных Штатах — выдающийся шаг, беспрецедентный по своей мудрости в деле борьбы с японской разведкой. Ни один шпионский центр не может существовать без достаточных денежных фондов, хотя, вопреки широко распространенному мнению, разведка обходится сравнительно недорого. Фонды, находившиеся в распоряжении японских шпионских центров в США, маскировались под различными наименованиями и хранились во многих коммерческих фирмах и других финансовых организациях в виде аккредитивов и различных ценных бумаг. Одним росчерком пера министра финансов доступ к этим фондам полностью приостановился, и японские местные организации и заведения, вроде игорных клубов на западном побережье, потеряли возможность финансировать работу шпионских организаций. Замораживание японских фондов в тот психологический момент способствовало тому, что японские шпионские организации не смогли эффективно действовать во время войны.

16 сентября 1941 года я вновь написал адмиралу Старку: «Очень отрадно, что имеется возможность вести переговоры с японцами, но мы не должны ослаблять нашей бдительности до тех пор, пока японцы не дадут конкретных доказательств своей искренности».

Я исходил из наблюдений над японской внутренней и внешней политикой. В конечном счете они взаимно связаны, ибо одно вытекает из другого, решение внутренних проблем зависит от решения международных вопросов.

Но Япония шла по иному пути. В октябре бряцающий оружием генерал Хидэки Тодзио, выразитель идей квантунской военной клики, заменил мягкого нерешительного премьера принца Коноэ. Это еще раз доказало, что Япония быстро движется к войне. 17 ноября второй японский делегат, о котором я говорил Мунсону, был принят президентом Рузвельтом.

Выбор Курусу в качестве делегата Японии в Вашингтон являлся одним из типичных показателей японской надменности при ведении международных переговоров, когда они чувствуют, что козыри в их руках. Сабуро Курусу я хорошо знал по Токио, он был женат на американке, и его ребенок когда-то играл у меня на коленях. Но вместе с тем это тот самый Курусу, которого послали в Берлин подписать тройственный пакт с Германией и Италией. Трудно себе представить более грубое нарушение международной этики и более наглое оскорбление США, чем посылка в Вашингтон для переговоров о мире человека, который совсем недавно подписал соглашение, прославляющее мировую войну.

Я надеялся, что адмирал Киммель попросит меня встретить Курусу по прибытии последнего в Гонолулу и я смогу узнать кое-что о его миссии. Я сообщил в штаб о своем давнем знакомстве с Курусу. Однако меня никто не вызвал, хотя я занимался второстепенным делом на своем корабле, покинувшем Пирл-Харбор. Так я и не узнал о намерениях Курусу.

Прибытие второго делегата необычайно взволновало меня, беспокойство овладело мной, когда я готовился к рейсу на остров Уэйк, эскортируя «Энтерпрайз», флагманский авианосец адмирала Холси, который должен был принять на борт самолеты для корпуса морской пехоты.

27 ноября, накануне нашего отплытия, я обедал в доме Лоррина Терстона, издателя газеты «Гонолулу эдвертайзер» и руководителя местной радиостанции. После обеда Терстон, его жена и я прошли в гостиную и там в течение трех часов обсуждали сложившуюся ситуацию. Я подробно рассказал им о своих беседах с адмиралом Киммелем и Мунсоном. Терстон выглядел озадаченным и возбужденным. Наконец, когда я заканчивал свой анализ недавних событий и делился своими соображениями о будущем, мой собеседник вдруг воскликнул: «Мне, офицеру запаса разведывательной службы, даже не сообщили о том, что я должен передать по радио в случае нападения!» Я посоветовал ему передать следующее: «На нас совершено воздушное нападение. Все должны сохранять спокойствие и оставаться в помещении. Не выходите на улицу, чтобы не препятствовать быстрому продвижению военных к их постам. Нет оснований для беспокойства».


Рекомендуем почитать
«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.


Последовательный диссидент. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»

Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.


О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Дедюхино

В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.