– Товарищ Аксенов, примите повестку и распишитесь в получении.
А, так это простая курьерша! Так они в редакцию постоянно прибегают, приносят всякие – разные бумаги, включая приглашения на заседания «губроучета», «губрнаркомуна», именуемые «повестками». Я оставил в протянутой самодельной тетрадке свою закорючку, изображавшую подпись, раскрыл повестку, сложенную пополам и едва не выругался. Оказывается, девица в красной косынке была не простым курьером, а курьером губчека, а в повестке, написанной почему-то от руки, тов. Аксенову предлагалось явиться сегодня по адресу Воскресенский проспект дом № 25, каб.2 к 16.00 к тов. Есину.
Стало быть, на заседание суда над Андреем Афанасьевичем я уже не успею, редакционное задание не выполню. Плохо, разумеется, вот только теперь у меня другая головная боль, поважнее. В конце – концов, решение суда можно узнать и в секретариате.
Товарищ Есин Николай Харитонович, как известно, был начальником Череповецкого губчека. Приехал к нам из Петрограда, «на укрепление». Скорее всего, из рабочих. Худого слова о нем сказать не могу, хорошего тоже, так как по работе мы с ним не пересекались. Я все больше с Сашкой Павловым, его заместителем, якшался, а в какие-то оперативно-следственные мероприятия чекисты нас не посвящали. Даже и не уверен, был ли в восемнадцатом году такой термин.
Хотя у меня был довольно-таки большой опыт общения с подобными структурами (да чего там ерундой страдать – я сам был частью этой структуры), но повестка слегка вывела из равновесия. Все-таки, в двадцать первом столетии повестка из ФСБ не воспринимается как нечто страшное, хотя предварительно мы стараемся созвониться. Если человек действительно нужен, то повестку ему не шлют. Позвонить в редакцию газеты невозможно технически. Я уже узнавал – на весь город всего двадцать номеров, уже разобранных разными учреждениями. Все-таки, Череповец одновременно и губернский, и уездный центр и всяких «шарашкиных контор» в нем много. Мы уже давненько просим, чтобы редакция получила собственный телефон, нам обещают, но приоритет отдается военным.
Стало быть, позвонить не могли. А так… Пришли бы, взяли под белы рученьки. Но перед Советской властью я ни в чем не провинился. Если подумать, то целый продотряд спас. Кузьма, не побоявшийся доложить начальнику продотдела о своем самоволии, решил искупить вину кровью и ушел на чехословацкий фронт. (Меня до сих пор удивляло такое название, но потихоньку начал привыкать.)
И еще меня утешало то, что в правом верхнем углу повестки имелась резолюция «Не возр.» и подпись «Тимох.». Стало быть, товарищ Есин, прежде чем пригласить меня на беседу, согласовал приглашение с Иваном Васильевичем Тимохиным. А почему? Единственная причина приглашения (если это приглашение, а не завуалированный приказ!), которая мне приходила в голову – это то, что меня могут пригласить на работу в Чрезвычайную комиссию.
Сказать откровенно – чего-то подобное я и ждал все это время. А сколько я здесь? Попал в конце марта, теперь июль. Три с половиной месяца ждал, но втайне надеялся, что пронесет.
Есин не походил на начальника губчека, выбившегося в большие начальники из рабочих. Ему бы положено носить рубашку с косым воротом, а поверх нее какой-нибудь долгополый пиджак и иметь густые усы. Но Николай Харитонович был одет в костюм-тройку, из под которой выглядывала белоснежная рубашка, прикрытая галстуком. Ни усов, ни бороды не носил, напротив – был идеально выбрит. И обращался ко мне не «товарищ Аксенов», а на «вы» и по имени-отчеству. Я бы даже решил, что передо мной действующий преподаватель вуза, или врач, а не чекист с рабочим стажем. Правда, дело немного портила правая рука товарища Есина – мизинец и безымянный пальцы росли криво, словно их отрезали, а потом неудачно пришили.
– Владимир Иванович, как вы оцениваете современную ситуацию в Советской России?
«Интересно, он действительно интересуется моим мнением, или это экзамен?» – подумал я, а вслух спросил:
– Вы имеете в виду – внутреннюю политику или внешнюю?
– А вы сегодня сможете разобраться, где заканчивается внешняя, и начинается внутренняя? – усмехнулся начальник губчека.
В принципе, можно и поспорить, но, по сути, Николай Харитонович прав. Сегодня (а только ли сегодня, а спустя сто лет, в мое время?) внутренняя политика так переплетается с внешней, что отделить одну от другой, невероятно сложно.
Я слегка картинно развел руками, потом принялся излагать:
– Как я понимаю текущую обстановку: сегодня главную опасность представляет Восточный фронт. – Посмотрев в слегка недоуменные глаза Есина, поправился: – То есть, чехословацкий фронт. Теперь, судя по телеграмме товарища Ленина, есть опасность объединения чехословаков и войск Антанты.
– Пока все правильно, – кивнул Есин.
Ободренный похвалой, я продолжил:
– Антанта желает вернуть себе имущество и боеприпасы, завезенные для бывшего союзника – то есть, для нас, а заодно уничтожить Советское государство. Весной в Мурманске высадились англичане. Мне только непонятно, если они высадились в марте или апреле, то почему телеграмма товарища Ленина об опасности интервенции пришла лишь вчера?
