Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - [28]

Примерно в первую неделю октября мы находились в Гжатске, заняв огневые позиции у дороги Смоленск — Москва. На этом перекрестке, где развернулись жаркие бои, нам пришлось сражаться на два фронта. С одной стороны русские части отчаянно прорывались из Вяземского котла с запада, а с другой стороны свежие советские войска пытались наступать с востока, чтобы разомкнуть кольцо окружения и вызволить своих боевых товарищей из ловушки. Нам постоянно приходилось отбивать танковые атаки с востока. Вся близлежащая от перекрестка дороги местность была перепахана тяжелыми широкими гусеницами русских Т-34.

Однажды утром мы проснулись и увидели, что все вокруг покрылось снегом, толщина которого достигала нескольких сантиметров. Это было начало русской зимы! Мои мысли непроизвольно перенеслись в 1812 год, когда случилась катастрофа с армией Наполеона. Но я, давно привыкший смотреть на все с оптимизмом, быстро прогнал эти мрачные думы.

«Разве в век техники мы не в состоянии противостоять зиме? Наши войска ведь намного лучше, чем наполеоновские», — успокоил я себя тогда.

При нашем дальнейшем продвижении русские стали массированно применять уже известные и внушавшие страх «сталинские органы»[58]. Это были реактивные пусковые установки наподобие наших «Небельверферов»[59]. Только их конструкция показалась мне намного примитивнее.

Русские просто смонтировали на автомашинах параллельно расположенные рельсы, имевшие общий регулируемый угол наклона. На эти рельсы крепились напоминавшие бомбы снаряды, что позволяло русским одновременно выстреливать шестнадцать, двадцать четыре и даже тридцать две ракеты. После каждого залпа эти установки производили смену огневых позиций, что делало их практически неуязвимыми для огня нашей артиллерии. Моральное воздействие одновременно взрывающихся на площади размером двести на двести метров даже шестнадцати подобных снарядов было чрезвычайно высоким. Они оставляли после себя лишь небольшие воронки, но осыпали все вокруг дождем осколков, с которыми нам приходилось иногда «знакомиться». Вспышки от производимых ими выстрелов и огненные кроваво-красные траектории полета снарядов, зависавшие в небе на несколько минут, в ночное время были очень красивыми и одновременно жуткими.

Недалеко от Можайска, города, расположенного на дороге, ведущей в Москву, русские создали последнюю оборонительную линию перед своей столицей. Но и она через два дня ожесточенных боев была взломана.

После прорыва под Можайском мы вместе с 10-й танковой дивизией стали наступать в северном направлении, причем развилка дорог и шоссе, ведущее на север, все еще находились под сильным обстрелом со стороны русской артиллерии. Выстрелы из минометов свидетельствовали, что фронт совсем рядом.

Примерно в середине октября 1941 года нашими войсками была взята Руза, небольшой городок, лежащий на одноименном притоке реки Москвы. После прорыва русской обороны под Можайском мы встречали лишь слабое сопротивление противника, и у всех нас были большие надежды на то, что на зимние квартиры наша часть будет расквартирована уже на правом берегу Волги. На этом, по нашему мнению, военный поход должен был победно завершиться. Оставшиеся же индустриальные области за Уралом, протяженность которых мы тогда недооценивали, были бы, как считалось, в радиусе воздействия нашей авиации. Настроение и боевой дух войск, оставивших позади себя более тысячи километров, были отменными. Казалось, что удача улыбнулась нам.

После Рузы мы продвинулись еще на двадцать километров, и тут бог погоды разгневался на нас. Продолжавшийся в течение нескольких дней дождь превратил все дороги в непроходимую трясину. Машин, способных пробраться через это месиво, насчитывалось так мало, что их можно было по пальцам пересчитать. В конце концов, остались лишь небольшие «Фольксвагены»[60], на которых еще кто-то отваживался ездить.

Снабжение нарушилось, поскольку ни один грузовик не был в состоянии к нам добраться. Хорошо еще, что, на наше счастье, фронт в эти недели оставался относительно спокойным. Столь необходимые боеприпасы начали доставлять эскадрильи «Юнкерсов»[61], которые сбрасывали их над нашими позициями. А вот продовольственный рацион постоянно сокращался — столь любимый нами айнтопф становился все жиже, а ломти хлеба все тоньше.

Мой начальник по технической части майор Шефер, уже несколько недель мучившийся от болезни, отправился на родину, и теперь мне, как его преемнику, пришлось присматривать за всеми техническими службами полка, одновременно исполняя свои обязанности в родном втором дивизионе. Как-то раз я сел в раздолбанный «Фольксваген» и отправился по дороге в сторону тыла, чтобы отыскать так ожидаемые грузовики снабжения, которые не появлялись уже несколько дней.

Картина, открывшаяся мне на дороге, не поддавалась описанию. Повсюду, куда проникал взор, в три ряда стояли грузовики, застрявшие в грязи. Были и такие, что увязли в невидимых ямах настолько глубоко, что не просматривались даже капоты моторного отсека. Остальные погрузились в жижу по самые оси. В общем, ничего утешительного. Я направил свой относительно легкий «Фольксваген» по узкой дороге, шедшей параллельно основной, которая тоже была забита машинами, но где все же удавалось проехать. Затем много километров мне пришлось идти по дороге пешком, продираясь через застрявшие автомобили, а мой водитель вел «Фольксваген» по второстепенной дороге. Жидкая грязь переливалась через края коротких голенищ моих сапог. Наконец мне попался один из пропавших и предназначавшихся нам грузовиков, но сделать я ничего мог. Пришлось только пометить в блокноте его груз и местоположение.