Секретная агентура - [35]

В апреле 2003 года я прочитал Ольге Васильевне Лепешинской отрывок из книги Павла Судоплатова «Воспоминания нежелательного свидетеля», которая вышла в Великобритании в 1995 году: «Звезда Большого театра, известная балерина Лепешинская была замужем за Райхманом и, хорошо зная о роли Кузнецова, представляла его в качестве эксперта по Большому театру высокопоставленным германским дипломатам».

И вот что ответила Ольга Васильевна: «Да, это было. Но в российском издании книги (в России она вышла под названием «Разведка и Кремль». – Э.М.) эту фразу сняли, боясь, что кто-то не так истолкует. Кузнецов был привлекательный мужчина. Но, обладая мужской привлекательностью, он обладал и умом. И Райхман хорошо использовал эти качества его. Леонид Федорович Райхман – был интеллектуально одаренным человеком и хорошим контрразведчиком. Это он придумал такую контрразведывательную операцию с Кузнецовым»[1].

Смотришь на фотографии тех лет, где Лепешинская – яркая брюнетка с выразительными глазами, которая сразу становилась заметной в любой компании, – и понимаешь, что ее замечание о мужской привлекательности и уме Кузнецова многого стоит даже спустя десятилетия.

А тогда из московских театров, из ювелирных и комиссионных магазинов он нес адреса и приглашения симпатичных дам. Ну, как можно отказать обаятельному инженеру, да еще столь щедрому на подарки. Приятно поражали милые женскому сердцу нежные розы или томные георгины, духи «Красная Москва», легкомысленные шляпки, дорогие чулки. А потом застолье в ресторане, благо позволяла коммерческая предприимчивость. За столом оказывались московские актрисы и иностранные дипломаты. Искрящийся Кузнецов провозглашал тосты, после которых никто никого не стеснялся. Текло застолье, текли деньги от коммерции, текла информация. В том числе и о самом инженере Шмидте.

Агент «Астра», работавшая на контрразведывательный отдел Управления НКВД по Москве, сообщала: Шмидта всегда можно застать дома, к нему приходит много людей, особенно девушек, он часто покупает дорогие вина и продукты. Агент «Кэт», проходящая по третьему управлению НКВД, информировала: Шмидт недоволен плохими условиями жизни в Советском Союзе, иное дело в Германии. Агент «Надежда» (третий отдел ГУГБ) писала об отношении Шмидта к русским.

Однажды агентурные донесения Кузнецова прочитал комиссар госбезопасности Ильин – начальник третьего отдела секретно-политического Управления НКВД, отдела, ведавшего работой с творческой интеллигенцией. Генеральское звание не лишило Ильина интеллигентности, мягкости и профессорских манер. Он был вхож к писателям, дружил с Алексеем Толстым, известными музыкантами и композиторами. Его ценил Берия. Став начальником третьего отдела, Ильин арестовал двух осведомителей, которые поставляли ложную информацию о якобы антисоветских настроениях среди творческих работников. Этих осведомителей приговорили к десяти годам лагерей.

В отчетах и донесениях Кузнецова Ильина поразила способность агента из деталей составить картину явления, определить настроения в театральной среде.

«Этот человек, безусловно, находка, – мог думать Ильин. – Он должен работать по заданиям секретно-политического управления».

В политическом сыске, считал Ильин, важно определить ту социально-профессиональную группу, которая концентрирует информацию и ускоряет ее, через которую наиболее интенсивно бегут информационные волны. В СССР в 30-е годы наиболее информационно насыщенная и раскованная группа, в контакте с которой находили вдохновение партийные вожди, наркомы, военные, наши и иностранные дипломаты, была богема: писатели, поэты, музыканты, актеры. А среди последних, прежде всего, – актрисы.

С богемой общались, дружили, любовничали. В том хмельном брожении чувств и страстей вертелась информация и обнажались настроения. Нужен был особый талант, чтобы улавливать и впитывать эти информационные и настроенческие потоки. Таким талантом обладал Кузнецов, и Ильин это понял.

Как опытный человековед Ильин с первой встречи отметил кузнецовские способности. Они поняли друг друга весьма скоро. Их взгляды на сущность творческой интеллигенции, на методы работы среди нее рождали хитроумные ходы.

Вместе с Москвой хозяйственной, партийной, рабочей была Москва театральная, музыкальная, пьющая, гулящая – Москва конца 30-х годов. И в ней – светской, распутной – своим человеком был Кузнецов. От него, такого галантного, остроумного, такого лихого лейтенанта-«летчика», а потом делового, но и вальяжного инженера, исходило обаяние надежного мужчины, готового быть другом и любовником ярких театральных женщин, способного провернуть дело и вывернуться из непредвиденной ситуации. Он познавал московский театральный бомонд на неисчислимых спектаклях, пирушках и вечеринках. Его видели в Большом на «Евгении Онегине», в Вахтангове – на «Принцессе Турандот», в оперетте – на «Сильве». Он восторгался ансамблем Эдди Рознера и танцами Славы и Юры Ней в саду «Эрмитаж», пением Утесова, Козина, Юрьевой в Театре эстрады.

Когда Козин начинал свое знаменитое танго «Осень, прозрачное утро», Кузнецов уходил в себя и какие-то минуты был недоступен. И это остро чувствовала та женщина, что была рядом. Минутная недоступность покоряла больше, чем мужская уверенность. А потом он вновь становился все тем же парнем: улыбчивым, раскованным, широким.