Секрет опричника; Преступление в слободе - [4]

– Это меня не касается, – равнодушно произнес чернобородый и, давая понять, что продолжать разговор дальше не намерен, демонстративно отвернулся к окну.

От возмущения старик не нашел больше слов, растерянно посмотрел на представительного мужчину, вероятно, надеясь, что он поддержит его.

Однако тот рассудительно успокоил старика, как бы тоже потеряв интерес к разговору:

– Не волнуйтесь по пустякам. Сомнительным версиям не место в истории. Как правило, подобные сенсационные материалы на поверку оказываются мыльными пузырями.

Чернобородый невозмутимо промолчал, и мне почему-то подумалось, что главный козырь в этом споре он по какой-то причине не выложил, оставил его при себе.

Но тут другое отвлекло мое внимание – в вагон вразвалку вошел высокий, нескладный парень в оранжевой нейлоновой куртке. Рыжие, давно нечесанные волосы, лицо плоское, невыразительное, и только глаза цепкие и острые, как колючки. Случайно я успел заметить, как на мгновение они задержались на чернобородом и сразу метнулись в сторону.

Пройдя весь вагон, парень скрылся в хвостовом тамбуре. Спустя несколько секунд, перекинув через плечо сумку, вслед за ним, даже не кивнув нам на прощание, подчеркнуто неторопливо ушел чернобородый.

Выдержав паузу, я оглянулся. В тамбуре уже никого не было, видимо, парень в куртке и наш попутчик прошли в следующий вагон. Что скрывалось за этой сценой?

Рядом дремали, переговаривались и шелестели газетами уставшие пассажиры – картина привычная, будничная. Может, чернобородый просто сбежал от надоевшего ему разговора и парень в куртке здесь ни при чем? – спросил я себя.

Но все-таки было жаль, что прервался такой интересный разговор. Почему-то я был уверен в искренности чернобородого, когда он упомянул документ, проливающий свет на убийство царевича Ивана.

Свое мнение о чернобородом я благоразумно оставил при себе – побоялся, как бы мои попутчики, судя по всему, люди серьезные и благоразумные, не подняли меня на смех.

Но тут неожиданно выяснилось, что сообщение чернобородого одинаково со мною воспринял и старик. После ухода нашего странного попутчика он поставил свой потертый, видавший виды портфель на освободившееся место, – может, устав держать его на коленях, а может, надеясь на возвращение соседа, – и сказал, покачав головой:

– Удивительно осведомленный человек. Историк по необходимости – что бы это значило?

– Я вижу, он произвел на вас сильное впечатление, – язвительно произнес представительный мужчина.

– А вы что думаете о нем? – видимо, не уловив этой интонации, простодушно спросил старик.

– Нахватал из отечественной истории кое-каких сведений и козыряет ими, а копнуть поглубже – окажется, что и школьный учебник как следует не освоил.

– Вы так считаете? – растерянно протянул старик. – А у меня сложилось о нем другое мнение.

Набравшись терпения, представительный мужчина попытался переубедить доверчивого старика:

– Сейчас таких «знатоков» много развелось. Для них Бермудский треугольник, снежный человек или летающие тарелки нечто вроде интеллектуальной жвачки, которую, особо не напрягая умственные способности, можно жевать до бесконечности. А этот в историю ударился. Как правило, из таких эрудитов, разбирающихся во всем и во вся, получаются плохие специалисты в своей области. Другое дело – убийство, происшедшее четыре столетия назад. Тут они, как им кажется, любого академика за пояс заткнут.

– Я неплохо знаю русскую историю, но этот человек ориентируется в ней очень уж свободно, – выслушав попутчика, все равно никак не мог успокоиться старик. – Интересно, о каких письменных источниках он говорил?

– Никаких не известных исторической науке материалов у него нет и быть не может. Он потому и ушел, что ему больше нечего сказать, – заявил мужчина, как бы поставив в этом разговоре точку.

Хотя старик согласно кивал головой, я видел, что его мнение о чернобородом, как, впрочем, и мое собственное, не изменилось, – было в этом человеке нечто странное, непонятное. А тут еще – его подозрительно поспешный уход из вагона за парнем в нейлоновой куртке. Мне стоило большого труда не ввязаться в спор с рассудительным пассажиром.

– Вероятно, вы тоже имеете какое-то отношение к истории? – спустя время обратился к нему старик.

– Самое непосредственное – я преподаю в Ярославском педагогическом институте отечественную историю.

Этот обстоятельный ответ почему-то очень заинтриговал старика, он живо спросил фамилию попутчика.

– Окладин, – ответил тот с некоторым недоумением на лице.

– Михаил Николаевич?

– Да, – растерялся мужчина. – Вроде бы раньше мы с вами не встречались. Или я запамятовал?

– Моя фамилия Пташников. Пташников Иван Алексеевич. Мы с вами знакомы, так сказать, заочно – вы рецензировали мою рукопись «Записки краеведа». Помните?

– Как не помнить, очень интересная рукопись.

– Рецензия тоже была… весьма интересная, – с заминкой проговорил Пташников.

– Правда, в своей рецензии я указал, что недостающие исторические сведения вы иногда восполняете беспочвенными предположениями, – добавил Окладин, тоже испытывая неловкость.

Краевед удрученно кивнул:

– Было такое замечание.