Секрет мудрости - [2]

— До чего ж вы оба молодые, прямо сердце разрывается, на вас глядя. Давайте-ка выпьем за здоровые сердца, за румяные щеки, за то, что вся жизнь впереди и где-то там счастье только и ждет — приходи и бери. Верно я говорю?

— Верно! — дружно отозвались Том и Фрэнк и выпили.

И пока пили, все трое весело, а может, и опасливо присматривались друг к другу. И молодые увидели: в румяном оживленном лице старика, хоть на нем немало морщин, хоть не мало следов оставила на нем суровая жизнь, проглядывает сквозь годы отраженное лицо Тома. Особенно ясно в голубых стариковских глазах светится тот же острый живой ум, что и в глазах портрета на стене, — глаза эти останутся молоды, пока не закроются веки под тяжестью смертных монет. И в уголках стариковских губ прячется та же улыбка, что поминутно вспыхивает на лице Тома, и руки старика так же на диво быстры, как руки Тома. Так эти двое пили, наклонялись друг к другу, улыбались и снова пили, каждый отражался в другом как в зеркале, каждый — в восторге от того, что старый старик и зеленый юнец с одинаковыми глазами и руками, с одной и той же кровью встретились в эту дождливую ночь.

— Эх, Том, Том, на тебя любо поглядеть, — сказал дед. — Тошно было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, я помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Это открыл доктор, чтоб ему пусто было, и стукнул меня такой вот новостью по башке. Я и порешил, чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб попрощаться со старой клячей, съезжу-ка я сам, у всех побываю, всем пожму руки да выпью с ними на прощанье. Ну и вот, нынче я здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а послезавтра в Глазго, повидаю Дика. Только на денек, ни у кого больше не задерживаюсь, не хочу быть людям обузой. И незачем на меня глаза таращить. Жалеть меня нечего. Мне уже восемьдесят стукнуло, пора устраивать поминки, честь по чести, у меня на это и деньги отложены, так что помалкивай. Вот езжу ко всем, хочу своими глазами увидать, что все веселы и здоровехоньки, тогда, может, помру с легким сердцем. Я…

— Дедушка! — вдруг закричал Том и схватил старика за руки, потом обнял за плечи.

— Ну-ну, спасибо, малыш, — сказал старик, встретив взгляд юноши, затуманенный слезами. — Все по глазам вижу, и хватит. — Он мягко оттолкнул внука. — Расскажи-ка мне про Лондон, про свою работу, про этот дом. И ты тоже рассказывай, Фрэнк, Друг Тома для меня все равно что родная кровь.

— Простите, — Фрэнк метнулся к двери. — У вас много всего есть, о чем побеседовать. А мне надо кое-что купить…

— Обожди!

Фрэнк остановился.

Лишь теперь старик повнимательней рассмотрел портрет над камином, подошел ближе, прищурился на подпись в нижнем углу.

— Фрэнк Дэвис. Это ты и есть, мальчик? Ты, что ли, это рисовал?

— Да, сэр, — отозвался от двери Фрэнк.

— И давно?

— Три года назад, если не ошибаюсь. Да, три года. Старик медленно кивнул, словно эта подробность еще усилила его недоумение, усложнила загадку, над которой он ломал голову.

— А знаешь, Том, на кого это похоже?

— Знаю, дедушка. На тебя. Когда ты был такой же.

— Так ты тоже заметил, а? Чтоб мне провалиться. Это я в день, когда мне сравнялось восемнадцать и вся Ирландия со всеми своими зелеными лугами и милыми девушками у меня впереди. Это я и есть, я самый. Бог свидетель, я был хорош собой, и ты тоже хорош собой, Том. А ты, Фрэнк, бог свидетель, ты колдун. Ты знатный художник, паренек.

— Делаешь, что можешь, — Фрэнк тихо отошел от двери и теперь стоял посреди комнаты. Делаешь, что знаешь и умеешь.

— А ты знаешь Тома до последнего волоска, до последней реснички, — старик с улыбкой обернулся. Что, Том, каково это — глядеть на свет моими глазами? Чувствуешь, что тебе все нипочем, что ты герой и целый мир только тебя и ждет? Том засмеялся. И старик засмеялся. И Фрэнк за ними.

— Еще по стаканчику. — Старик налил всем виски. — И тогда мы дадим тебе дипломатически улизнуть, Фрэнк. Но после возвращайся. Мне надо с тобой потолковать.

— О чем? — спросил Фрэнк.

— О великих тайнах. О Жизни, о Времени, о Человеческом Существовании. О чем же еще, по-твоему, Фрэнк?

— Этого довольно, дедушка, — начал Фрэнк и запнулся, пораженный словом, которое сорвалось с языка. — То есть, простите, мистер Келли…

— И дедушки довольно.

— Мне надо бежать, — Фрэнк залпом выпил виски. — Я тебе позвоню, Том.

Дверь затворилась. Фрэнк исчез.

— Ты, конечно, ночуешь здесь, дедушка? — Том подхватил чемодан старика. — Фрэнк не вернется. Ты будешь спать на его постели. — Том уже застилал один из двух диванов у дальней стены. — Только ведь еще рано. Давай еще немного выпьем, дедушка, и поговорим.

Но старик, ошеломленный, молча разглядывал одну за другой картины по стенам.

— Здорово нарисовано.

— Это все Фрэнк.

— И та лампа очень красивая.

— Ее сделал Фрэнк.

— А этот ковер на полу тоже…?

— Фрэнк.

— Чтоб мне провалиться, прошептал старик. — Ну и работяга этот Фрэнк!

Он медленно ходил по комнате, словно по музею.

— Да, тут таланту хоть отбавляй, — сказал он. — В Дублине ты ни на какие такие искусства был не мастер.

— Поживешь вдали от дома — всему научишься, — смущенно сказал Том.

Старик закрыл глаза и допил свой стакан.