Секрет моей матери - [16]

Я поставила на стол кофейную чашку резче, чем намеревалась, и снова посмотрела на свидетельство о рождении. Все очень просто. Невозможно, чтобы мой отец отдал мою сестру-близнеца. Это неправда. Он сходил с ума от желания иметь близнецов, ведь они удвоили бы счастье, которое он испытывал рядом с женщиной, которую любил больше всего на свете, с женщиной, которую намерен был выводить в свет каждый год в мае, надев лучший черный костюм с розой в бутоньерке.

Однако слабая тень сомнения не давала мне покоя; не было ничего такого, что могло бы опровергнуть этот факт и доказать, что это не может быть правдой. По крайней мере, если судить по той информации, которая у меня была. В нашей семье не было истории о моем рождении, вроде той, что рассказывала мама моего друга Эндрю, обожавшая своего единственного сына. Она всегда готова была поделиться подробностями, заставляя его краснеть и запинаться от смущения. Кровь, Адель… Я слышала, как трещит моя кожа… Это была кровавая баня, настоящая кровавая баня… Доктор зашивал меня пятнадцать минут. И не просите, чтобы я рассказала о том, что там, внизу, стало совсем не так, как прежде. Извини, Эндрю, но я считаю, что женщин просто необходимо предупреждать об этом.

Я спрятала свидетельство о рождении под куртку, лежавшую рядом с сумкой и коробкой, там, где я положила их прошлой ночью, когда пришла домой.

Мой отец никогда не говорил со мной о моем рождении, да и мама тоже. Хотя это может ничего не значить: моя мать не любила вести сентиментальные разговоры, по крайней мере, со мной. Просто она не принадлежала к числу людей, которые обожают кофе, задушевные беседы и поцелуи. С одной стороны, она была очень замкнутой, и, с другой, у нее было слишком много дел, слишком много мест, где нужно побывать. Помню, как она уезжала в командировки, чтобы читать лекции в университете или проводить исследование в библиотеке. Мама подхватывала чемодан и оборачивалась, стоя в дверях. У нее на губах была улыбка — легкая, жизнерадостная. Веди себя хорошо, слушайся папу и миссис Би, договорились? И на ее лице — за секунду до того, как она закрывала за собой дверь — появлялось облегчение. Радость от того, что она свободна. Может быть, моя мама, ждавшая двойню, почувствовала, что это для нее слишком, и решила облегчить свою участь? Но совсем свободной она стать не могла. У них оставался один ребенок. Я.

Внезапно под курткой послышалось громкое жужжание. Я подбежала туда, проливая кофе на стол, а затем с некоторой неохотой извлекла телефон из кармана. Только один человек на свете мог позвонить мне в шесть тридцать утра и терпеливо ожидать, пока я наконец возьму трубку.

— Эдди! — голос Венетии ворвался в мое утро подобно приливной волне. — Ты не спишь? Я хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Ты как?

— Немного устала. — Я потянулась к раковине, чтобы взять тряпку и вытереть пролитый кофе. — И… хм…

— Знаешь, это просто смешно. — Венетия перешла в наступление. — Каждый день в Брайтоне рождается миллион детей. Эта Фиби Робертс может быть чьей угодно дочерью. Что, если в тот день в больнице какая-то женщина действительно отдала своего ребенка, пока наша мама была еще там, и эти вещи почему-то достались ее малышу, а не тебе? Просто подумай: в руках у этой женщины все эти годы были твои вещи! — Она сердито засопела в трубку. — Это возмутительно, вот что я тебе скажу. Мы подадим в суд на больницу.

— Но у нее был такой взгляд… — Я размеренными движениями водила по рабочей поверхности из нержавейки. — Мне кажется, она была уверена в своей правоте.

— Ты же знаешь маму. Ты же ее знаешь! — Голос Венетии стал резким, и я отодвинула трубку подальше от уха. Разговаривать с сестрой по телефону несколько проще, чем встречаться с ней лично, потому что в трубке ее голос звучит лишь немного резче, немного визгливее, чем может переварить любой нормальный человек в шесть тридцать утра. — Она никогда бы так не поступила. Ты вспомни, она ведь росла одна. Мама всегда хотела иметь большую семью.

И это правда. У нашей мамы не было братьев и сестер, и после смерти родителей у нее почти не осталось денег на жизнь. Какое-то время она была секретарем, хваталась за любую работу, которая подворачивалась, брала подработку на дом, пока не поступила наконец в университет. Позже она тоже заставляла нас трудиться, если мы хотели приобрести какие-то дорогие вещи. Ее возмущала мягкотелость представителей нашего поколения, у которых было достаточно всего: ботинок, сосисок и возможностей — и совершенно не было желаний.

— Мы были для нее всем. Ради нас она была готова на все!

На последнем слове голос Венетии дрогнул, и в телефоне раздалось тихое рыдание. Должно быть, она ожидала, что я тоже заплáчу. Я поморгала совершенно сухими глазами и подумала, что хорошо было бы иметь хотя бы половину уверенности моей сестры.

Венетия громко высморкалась и недовольно хмыкнула.

— Знаешь, я не совсем понимаю, почему ты склонна верить незнакомке, а не нашей маме, которая, позволь тебе напомнить, уже умерла. Ее нет, и она не может защититься от безосновательных обвинений, однако…